Т-34 и другие рассказы о войне
Шрифт:
Самолеты тяжелой вереницей, казалось, опускались все ниже и ниже. Тоня все не отзывалась – на самом деле ее оглушило после очередного взрыва, и она лежала в охваченном огнем детском доме, ставшем вмиг ловушкой для десятков детей, на самом пороге, у которого встретил ее сегодня такой же бездыханный Сабуров. Каминский решил уходить – судьба мальчика беспокоила его больше, и это, с точки зрения законов военного времени, было правильно. Мертвых уже не спасешь. Мертвым не больно.
Тогда он не мог предугадать, что на пятый день отступления погибнет в бою с советскими войсками, а мальчика солдаты сдадут уже в другой детский дом – советский.
Зима 1979
Наконец судья и двое заседателей остались в совещательной комнате. Женщина из народа, которой на минуту ошибочно показалось, что ее допустили к осуществлению правосудия, сразу же стала взывать к председательствующему.
– И что вы думаете?
– Сложно сказать. Доказательства сомнительные, да и мало их. Прошло много лет. Она своим трудом частично загладила перед обществом ту вину, которую несла на себе,.. если и была виновата.
Эти слова его прозвучали приговором самому себе. Уже в два голоса принялись кричать на него его самозваные коллеги – да так, что слышно было в зале, для которого все происходящее за закрытой дверью должно было оставаться тайной.
– Да что вы такое говорите, гражданин судья?! Мало доказательств? Конечно, за столько лет все и затерлось… И по формальным основаниям – как в Америке – отпустим ее?!
– Я не говорю про отпустить, я говорю про снисхождение… – оправдывался судья, но его никто не слушал.
– Конечно, фашисты конспирируются. Конечно, они умнее нас. Но мы сильнее, и должны им эту силу показать! И мы ее покажем!
– А как же свидетель?! – кричала женщина. – Тот, что повесился?! Почему он это сделал? Запугала она его, вот и повесился!
– Может, солгал, а потом совесть заговорила?.. – не унимался судья.
– Да какая совесть?! Наш советский человек, если солгал, то извинится, да и пойдет домой со спокойным сердцем. А тут другое было, тут страх им руководил.
– Почему же он в органы не пошел? Ладно на Западе они вешаются от страха, потому что там закон не работает и никого не защищает, но у нас, в нашей стране…
– А тут не в страхе дело, – снова включился мужчина, тоже, как и Андропов, очевидно, начитавшийся политических детективов Юлиана Семенова. – У них везде связи есть, они и телефоны могут прослушивать. Шантажировать телефонистов и прослушивать. Да и наверняка у нее какая– то группа защиты есть, шпионы, что на нее пашут. Иначе не могла бы она столько лет безнаказанно от правосудия скрываться по всей стране. Отследили бы, как только бы он шаг сделал из гостиницы – и не отыскали бы потом его следа в самой глухой лесной пустоши. А тут все ясно – он нам своей смертью сигнализировал о ее присутствии. И, чего там скрывать, во многом благодаря этой смерти, ее и удалось отыскать…
– А с потерпевшим как быть? С его показаниями, а вернее, с его отказом от показаний?
– А вот тут как раз все ясно. Он ее просто пожалел. Парень из детского дома, жизнью побитый, решил пожалеть бабушку. А вот мы как раз ему уподобляться не должны. Сияющий меч правосудия должен еще и над ним блеснуть. За обман суда и введение его в заблуждение! Ну да, Комитет госбезопасности с ним разберется…
Судья слушал своих собеседников и удивлялся тому, как ловко казавшиеся очевидными фактами приобретают в их извращенной интерпретации совершенно обратное значение. Впервые за много лет юридической практики он начал понимать значение выражения «закон –
– Ну что тогда? Даем 10 лет? 15?
– Какие 15 лет, товарищ судья? Только расстрел.
– А вы как считаете?
– Так же. И даже, невзирая на все ваши доводы касательно доказательств. Она в тылу врага была, а раньше за это уже казнь следовала. Всем без разбору. Хотя бы за это надо.
– Надо подумать, – откровенно растерялся служитель закона.
– Тут думать нечего. Нас большинство. Пишите. К расстрелу.
– В тылу врага, говорите? А мне кажется, в тылу врага она сейчас…
– Что?
– Все, не отвлекайте, я приговор составляю.
… Известие о казни Антонины Никитиной– Гинзбург порадовало председателя КГБ СССР Юрия Владимировича Андропова. Он всегда радовался, когда лилась чья– то кровь, понимая только в таком ракурсе действительную социальную справедливость. Будучи неверующим, он часто повторял в узких кругах фразу Серафима Саровского: «Вам стало бы страшно, узнай вы, что такое настоящая справедливость». Когда другим было страшно, Андропову всегда было смешно. Потому он решил позвонить Саше Сабурову и поздравить его с окончанием процесса по делу нацистки, пойманной при его посредственном участии. Однако, на том конце провода его ждало разочарование – жена сообщила ему, что бывший депутат Верховного Совета СССР Александр Николаевич Сабуров накануне ночью приказал долго жить. Нашли его у него в кабинете. В руках он сжимал газету, где были изложены последние новости о процессе по делу Антонины Гинзбург.
Два Юрия
Лето 1982 года, Москва
Машина председателя КГБ остановилась у здания легендарного гастронома «Елисеевский», теперь именуемого «Гастроном № 1» на Кузнецком мосту. Следом, скрипя тормозами, подъехали и припарковались еще три машины с охраной. В мгновение ока площадка перед магазином оказалась заполнена людьми в серых костюмах, которые оттесняли прохожих и покупателей от входа, расчищая дорогу едва различимой фигуре старичка в пальто и в шляпе. На улице было лето, но одет он был по– зимнему – непрекращающиеся болезни не давали покоя старому измученному организму. Зеваки на улице, хоть и силились прорваться сквозь кордон, не могли этого сделать, а вот некоторым покупателям в магазине это удалось. Сразу понеслось по толпе «Андропов, Андропов», и вот уже бабки и тетки с авоськами кидаются едва ли не наперерез знаменитому покупателю, решившему почтить личным присутствием не менее знаменитый магазин.
– Товарищ Андропов, как мы рады, как рады! – кричат они.
– Юрий Владимирович, как там Леонид Ильич? – доносится из толпы.
Только товарищ Андропов не спешит им отвечать – не за этим он сегодня здесь появился. Он внимательно осматривает витрины, не переставая удивляться обилию товаров, об отсутствии которых только час назад говорил с трибуны здания на Старой площади Генеральный секретарь. Замдиректора магазина подлетела было к процессии, но была отправлена восвояси – председатель КГБ привык сам во все вникать и сам во всем разбираться, провожатые в магазине ему без надобности.