Та, что будет моей
Шрифт:
— Оставь ее, пусть живет как хочет. К тому же у нее есть молодой человек.
О, да, видел он. Даже нос ему сломал. Но этого матери тоже знать было необязательно.
— Я рад за нее. Но воздухом все-таки подышу, — освободился от ее руки и вышел из дома.
Увидев его, неторопливо приближающегося к их участку, она явно напряглась, но не ушла — продолжила развешивать на поставленной во дворе сушилке гирлянду разноцветного белья. Волосы ее были мокрыми, на лице ни капли косметики.
— Банный день? — опустив руки в карманы, Артур кивнул на заполненный тряпками таз. Она кинула на него косой взгляд и молча продолжила заниматься своим делом. — Только не говори, что не ожидала меня здесь увидеть.
— Ожидала. Но хотела ли — вот в чем вопрос.
— Серьезно? Не хотела? Вообще-то, я здесь живу, встреча была неизбежна. И не делай вид, что ты этого не знала.
— А еще тут живет моя мама и прекращать видеться с ней из-за тебя я не собираюсь, — она достала наволочку и специально встряхнула ее так, чтобы вся вода попала на Вишневского.
Злится. Это хорошо. Очень хорошо. Равнодушие — вот что бы его насторожило.
— И часто ты посещаешь свою маму? Или великая любовь вспыхнула после моего приезда? — ну как же не поддеть.
Она только собралась достать новую тряпку, но после его слов опустила ее обратно. Прищурилась.
— А ты все такой же, совсем не изменился. До сих пор считаешь, что мир крутится только вокруг одного тебя?
— А это не так?
— Нет, это не так, — опустила глаза и растянула на металлическом пруте другую наволочку. Видел он, как нервно подрагивали ее руки. Она волновалась. Переживала. И явно изо всех сил старалась не выдать того, что на самом деле кроется внутри. — Просто у нас в доме ремонт водопровода, несколько дней не будет воды, так что мое появление здесь — вынужденное.
— А где моя дочь? — спросил он, подходя ближе.
— Она уехала с мамой в гости к родителям Иракли.
— Когда ты скажешь ей?
— О чем? — снова отложила все дела и посмотрела ему в глаза.
— О том, кто ее отец. Если этого не сделаешь ты, это сделаю я. Выбирай.
— Господи, Артур, может, хватит уже? — повысила голос, волнуясь еще больше. — Зачем тебе это все, для чего? Ну какой из тебя отец?
А вот это задело. Почему-то он вспомнил крошечную ручку своей дочери в огромной лапе Валентина. И вспомнил ее испуганные глаза, когда он набил морду этому кретину…
— То есть по-твоему, твой Валентин подходит для этой роли лучше?
— Твой поступок был омерзителен! Ударить ни в чем неповинного человека… Между прочим, ты нос ему сломал.
— А в следующий раз сломаю что-нибудь еще, если он снова подойдет к моему ребенку.
— Ты понятия о ней не имел целых четыре года!
— Может, потому что ты не соизволила мне о ней рассказать? — начал закипать он.
Она тоже негодовала: от тяжелого дыхания грудь грудь ходила ходуном, веснушки пылали. И он снова вспомнил… Вспомнил, чем она его тогда зацепила, почему он тогда на ней словно помешался… Вспомнил их единственную ночь и ощутил приятное эмоциональное возбуждение.
Она не делала вид, что не такая как все, она не такой как все и была.
Начиная от внешности, и заканчивая просто феноменальной упертостью характера в таком, казалось бы, хрупком тельце. Стоило признаться, довольно соблазнительном, особенно сейчас.
— У тебя своя жизнь, Артур, а у меня — своя, давай не будем мешать друг другу? — предложила она, подняв между ними воображаемый белый флаг. — Валюша слишком эмоциональная и принимает все близко к сердцу, она намного умнее многих девочек-сверстниц и все понимает. Если рассказать ей сейчас, что ты ее отец, особенно после того, что она недавно увидела… Ты напугал ее.
— Да не собирался я его бить! — разозлился Вишневский. — Но он сделал все, чтобы вывести меня на эмоции, а ты знаешь, что в моем случае это сделать не так просто. Мне он не нравится.
— Еще бы он тебе понравился, — улыбнулась она, но совсем не по-доброму.
— Это не ревность, если ты клонишь к тому.
— Конечно, нет, с чего бы вдруг, — а вот это прозвучало уже как будто бы даже слегка обиженно. Она снова запустила руки в таз и выудила мокрое полотенце. — Ревновать человека, который для тебя никто и никогда кем-то не был… Уж точно не в твоем случае.
— А вот тут поподробнее, — вцепился в тряпку с другого конца, не позволяя ей повесить белье на веревку. — Ты говоришь так, как будто я тебе что-то когда-то обещал.
— Нет, ты всегда был со мной честен. Ну, почти всегда… О главном ты все-таки умолчал.
— И о чем же?
— Я не хочу об этом, — выдернула из его рук полотенце и раздраженно повесила на веревку. — Как я уже сказала — у каждого из нас своя жизнь, пусть так и остается.
Какая же она все-таки… гордячка. Маленькая, настырная, до невозможности упертая. Его бесила ее эта черта, но в то же время не могла не восхищать.
Много ли в наше время девчонок, что забеременев от обеспеченного парня взвалят все на свои плечи? Абсолютно глупый поступок, но ведь в то же время и сильный.
И откуда только что берется?
Ему казалось, что годы проведенные порознь не приходят для людей даром. Он был уверен, что забыл ее, их хоть и яркую, но все-таки мимолетную связь. Забыл, как цинично она указала ему на дверь, сразу после проведенной вместе ночи. Забыл вкус ее губ, заменив его вкусом сотен губ совсем других. Он был уверен… Но сейчас, здесь, рядом с ней, все начало меняться. И это ему не нравилось. Они по-прежнему слишком разные, между ними по-прежнему огромная социальная и нравственная пропасть. Да, у них есть общая дочь, но ведь наличие ребенка не обязывает мужчину испытывать что-то к женщине, что его родила. Но к ней…
Он снова окинул ее взглядом, задержался на хрупких покрытых крошечными веснушками плечах, скулах, ресницах, влажных слипшихся прядях… А потом вспомнил Валентина, это нескладного разжиревшего гризли и испытал что-то на похожее на злость.
— Ты на самом деле собираешься выйти за него? — спросил, даже не успев обдумать свой вопрос.
— А тебе какая разница? Моя личная жизнь тебя не касается, — взяла под мышку пустой таз и пошла к дому.
— Теперь — касается, — пошел следом, — у нас дочь. Его она отцом называть точно не будет.