Та, что правит балом
Шрифт:
— Да ладно, нормально смотрят.
— Я знаю, как мастерски ты можешь прикидываться. Кривляйся сколько угодно, но я ни за что не поверю, что ты не замечаешь… А знаешь, я им благодарен, — вдруг заявил он.
— Кому? — не поняла я.
— Всем этим.., людям, — сделав широкий жест рукой, сказал он с заминкой. — Я впервые за многие годы почувствовал себя счастливым. И знаешь, почему? Потому что сижу с тобой и могу взять тебя за руку, и никто не крикнет: «Святотатство!» и не ткнет меня мордой в грязный пол, потому что кто-то там на небесах…
— Все, хватит, — махнула я рукой. — Сколько ты
— Достаточно для того, чтобы наплевать на свое обычное здравомыслие. Я знаю, что бы я ни сказал сейчас, это будет выглядеть попыткой себя оправдать. Поэтому я не стану говорить, что знать ничего не знал.., черт, все-таки оправдываюсь. В общем, ты должна понять одно, как бы смешно это ни звучало: моя жизнь не стоит без тебя ломаного гроша и…
— Олег, не дури, — поморщилась я. — Тебе это даже не грозит.
— Ты поймешь, что я искренен, очень поздно, когда все будет бессмысленно.
— Ты просто пугаешь себя, тебе это приятно. Совершенно новое ощущение…
— Нет.
— Да.
— Нет. И ты сама знаешь.
— Я не верю тебе, — покачала я головой.
— Придется поверить.
— Просто сейчас ты не хочешь быть самим собой. Завтра ты удивишься.
— Приятно, что ты считаешь меня законченным мерзавцем, — усмехнулся он.
— Ты такой, какой есть.
— И ты меня не любишь, — кивнул он.
Очень хотелось ответить правду. Но я не смогла. Хотя чего проще просто сказать «да». Но что-то меня остановило. Может, страх все еще притаился где-то во мне и нашептывал: «С ума сошла, идиотка несчастная? Это твой шанс, у тебя их не так много, вот и не фига раскидываться». И я возразила:
— Я люблю тебя.
— Ты не притворялась, не пыталась меня использовать? — перебил он.
— Пыталась, конечно, — усмехнулась я. — Я ведь хочу выжить.
— Мое предложение остается в силе. Переезжай ко мне. Прошу. Я тебе клянусь: мне безразлично, кто и что скажет по этому поводу, а если кто-нибудь еще раз посмеет…
— Не строй из себя сумасшедшего, — поторопилась вмешаться я, пока он тут лишнего не наболтал. — Разумеется, я согласна.
— У меня есть условия.
— Как же без них, — хмыкнула я.
— Не думаю, что они слишком обременительны. Никаких старых знакомых, ничего, что может напомнить о прошлом.
— Машка?
— Машку я как-нибудь переживу, раз в нее влюбился мой лучший друг. Никаких забегаловок вроде этой, никакой идиотской работы… Я запрещаю тебе даже появляться в том районе!
— Шлюхи объявят траур, — вновь хмыкнула я. — Вот горе-то! Но один раз наведаться придется, сообщить, что меня ждет лучшее будущее.
— Ерничаешь?
— Конечно. Иначе я зареву. Тебе этого хочется?
— Я бы не возражал.
Далее события разворачивались с ошеломляющей быстротой и совсем не так, как я могла бы предположить. Впрочем, и для остальных все это, скорее всего, явилось полной неожиданностью. Тогда, после «Каприза», мы поехали ко мне, потому что до моей квартиры было рукой подать, а до его довольно далеко, а страсть, разумеется, переполняла, и мы рухнули в объятия друг друга, как всегда, не добравшись до моего дивана. К утру я решила, что Олег, успокоившись, геройствовать раздумает и я смогу остаться в своем жилище. Наше совместное существование под одной крышей виделось мне с трудом. Он хотел продемонстрировать свою независимость перед Долгих и компанией (против этого я не возражала), хотел немного побезумствовать (это я тоже переживу), но его слова о любви ко мне отклика не нашли по той простой причине, что любить кого-то, кроме себя, Рахманов не мог, просто не умел. Может, он о такой своей особенности не догадывался, но я-то знала о ней доподлинно, оттого внезапно свалившееся счастье представлялось мне весьма сомнительным. Очень быстро поняв, что свалял дурака, он обвинит меня во всех смертных грехах, и большая любовь выйдет мне боком. Была, конечно, еще причина: я его не любила, не уважала, даже не жалела, мало того, презирала и ненавидела. Притворяться долгое время весьма затруднительно, так что я бы предпочла свою берлогу и визиты Рахманова не чаще одного раза в неделю.
Все вроде бы к тому и шло, но, уходя, Рахманов заявил, что к вечеру пришлет машину. К тому моменту мне надо собрать вещи и предупредить хозяйку квартиры, то есть покончить с прежней жизнью.
— Возьми только самое необходимое, — напутствовал он.
Проводив его до двери, я почувствовала себя скверно, на сей раз в банальном физическом смысле, и бросилась в туалет. Минут пять меня рвало, и я, умывшись, буркнула, глядя на себя в зеркало:
— Эк тебя от любви-то плющит…
Оказалось, в самую точку. Ближе к обеду я догадалась найти свой календарик, уставилась в него и присвистнула:
— Время-то как бежит. Надо больше внимания уделять своему здоровью.
В общем, вместо того чтобы собирать вещи, отправилась в клинику. Счастье на моем лице читалось так явственно, что врач сразу же предложила решить мою проблему на следующий день. Мы договорились о времени, и я потопала к Виссариону.
— Я со скорбной вестью, — заявила я ему. — Увольняюсь.
— Откуда?
— Отсюда. Хочешь, найду тебе кого-нибудь на рояле играть?
Он головой покачал.
— Друзей не выбирают, они сами приходят.
— Ага. А я вот ухожу.
— Это по велению сердца? — подумав, спросил он. — То, что ты собираешься сделать?
Я тяжко вздохнула, но, странное дело, соврать не решилась и покачала головой.
— Ну, и чего путного ты тогда ждешь от жизни? — изрек Виссарион и, разумеется, оказался прав.
— Ладно, не умничай, — осадила его я. — Вот ключи от моей квартиры и деньги хозяйке за год вперед. Все сразу не отдавай, пропьет. Сделаешь?
— Конечно. Не хочешь расставаться с квартирой? — спросил он, хотя вопрос должен был звучать так: «Уверена, что придется возвращаться?»
— Команданте не хочет, — ответила я. — Идейному борцу не пристало жить в моем новом доме. Ладно, салют. Девкам привет и пожелания хорошей погоды.
Я пошла домой и по дороге позвонила Олегу.
— Машину сегодня не присылай. У меня тут дельце нарисовалось на пару дней, я позвоню, как управлюсь.
— Какое, к черту, дельце? — заорал он, парню не терпелось быть героем.
— Личное. К тебе отношения не имеет.
Через полчаса он был у меня — несмотря на занятость. Глаза горели, физиономию перекосило, скандала было не миновать.