Та, что правит балом
Шрифт:
— Ты употребляешь слова «болтают», «упорные слухи» и «якобы». К тому же мы понятия не имеем, где этот парень.
— А вот тут ты как раз не права, — повернулся он ко мне, лицо его было насмешливым. «Знает? Или нет?» — Найти его оказалось легким делом. У моих ребят ушла всего неделя.
«Где он?» — едва не спросила я, мне очень хотелось услышать ответ. Но я не стала задавать этот вопрос.
— Очень опасная игра, не так ли? — усмехнулась я.
— Я ведь и предлагал сыграть по-крупному.
— Вряд ли у того типа что-то есть. Если твои парни его нашли, то же самое мог бы сделать и Ник. И если он позволил ему где-то существовать…
— Жаль… —
— Может быть, — ответила я и направилась к двери.
— Подожди, — остановил меня он, приблизился и, снова взяв за руку, подвел к двери напротив, распахнул ее.., и я невольно ахнула.
В небольшой комнате без окон, но с тяжелыми драпировками по стенам пол был застелен коврами с раскиданными по ним разноцветными подушками. Повсюду горели свечи, большие, маленькие, и в пламени свечей парча и бархат искрились и переливались, как драгоценные камни.
Он положил мне руки на плечи и шепнул в ухо:
— Я ревновал тебя. Я тысячи раз представлял одно и то же. Знаешь, чего я хочу?
Я знала. Знала очень хорошо. Ему всегда хотелось только одного: причинить мне боль, чтобы я плакала и жалась к его руке, как собака к руке хозяина.
— Ты останешься у меня, — произнес он, а я усмехнулась:
— Ты сумасшедший. Убери руки. Пожалуйста.
— Ты ведь не рассчитывала, что я отпущу тебя просто так?
— Я ухожу, — ответила я и повернулась, собираясь сделать шаг.
По его лицу прошла судорога, глаза вспыхнули и потухли, как перед смертью.
— Это твой ответ?
— Да.
— Что ж, уходи.
Что-то удержало меня на мгновение, я посмотрела на него, пробормотав:
— Прости.
— Все нормально. Позвоню какой-нибудь шлюхе, не пропадать же добру.
— Хочешь, напьемся вместе? — предложила я.
— Успокойся, дорогая. Я не нуждаюсь в твоей опеке.
— Тогда прощай.
— До свидания, дорогая. В третий раз я предлагаю тебе дружбу, и ты в третий раз отказываешься, — покачал он головой.
— Надо полагать, в последний? — улыбнулась я.
— Я терпелив, — засмеялся он. — Подожду, когда ты сама придешь.
— Нет, — покачала я головой. — Нет, Ден.
— На коленях приползешь, — продолжил он и добавил со злостью:
— Я об этом позабочусь.
На следующий день появившийся у меня Ник вовсю веселился.
— Говорят, Гадюка-Ден вчера был не в себе. Сильно буйствовал. У него и раньше припадки бывали, а тут он даже видавшую виды охрану напугал. Чего ждать от придурка, у которого в черепушке пластина. Дырка была, будь здоров, вот мозги-то и вытекли.
— Откуда сведения? — спросила я без любопытства. — У тебя что, и там свои шпионы?
— Как же без них, детка? — удивился Ник. — К сожалению, Гадюка очень осторожен, и нюх у него почище собачьего. Людишки мои подолгу не держатся, да и те не слишком близко подобраться могут, так, всякая шушера. Но слышат и они, о чем охрана шепчется. К примеру, о том, что ты, дрянь ненаглядная, была у него в гостях и до сих пор молчишь.
— Ты же мне рта не даешь открыть, — зевнула я. — Я ждала, когда ты наговоришься.
— И что? — поднял брови Ник, весело глядя на меня.
— Я была в гостях у Гадюки.
— Вот как. Он тебя пригласил или сама напросилась?
— Пригласил.
— С
— Что-то вроде этого. Но мы не договорились.
— Ясное дело, если охране пришлось его вчетвером держать, ожидая конца припадка. Скажи мне, профессорская дочка, что же ты за дура такая? Другая бы на твоем месте каталась как сыр в масле, а ты только врагов наживаешь. Убыло бы от тебя, что ли, трахнись ты с ним разок? А он бы в нужное время…
— Пошел к черту! — отрезала я.
— Гнусный характер тебя погубит, — продолжил скалиться Ник. — И как я тебя терплю? Сам удивляюсь. Впору памятник воздвигать.
Не слушая его, я думала о своем.
— Может быть, мне ему написать письмо? — Я нахмурилась, поняв, что произнесла свою мысль вслух.
— Гадюке? — воодушевился Ник.
— Кончай дурака валять, Рахманову. Он не отвечает на звонки, а…
— Письмо — это очень романтично. «Я к вам пишу, чего же боле…» Детка, сиди и не рыпайся. Побесится, в себя придет, а ты рядышком. Простит, куда ему деться. Будешь папу слушать, вернешь себе сына, еще и замуж за сладкоречивого выйдешь. Не велика радость, но ничего, ради светлого будущего немного помучаешься. А лет в тридцать пять станешь вдовой с приличным капиталом.
— И с тобой в придачу? — усмехнулась я.
— Разумеется. И будем мы жить долго и счастливо и умрем в один день, где-нибудь на берегу теплого моря. Дорогуша, — позвал он, — скажи-ка папе: любишь ли ты меня?
— Еще бы! — фыркнула я.
— Как-то неубедительно ты это сказала, ну да ладно, я не привередливый.
Дни шли, а ничего в моей жизни не менялось. В доме Рахманова меня по-прежнему видеть не желали, на звонки он не отвечал, Тони пытался поговорить с ним, но тоже не преуспел. Так прошла зима. Весна все-таки порадовала: в апреле, тихо, без какого-либо шума в прессе Машку отпустили домой. В ее прежней квартире жили другие люди, и я надеялась, что мы поселимся вместе, но Машка переехала к Тони. Теперь они у меня были частыми гостями. Машка очень изменилась — тихая, молчаливая и улыбчивая, она сидела на моем диване, точно птичка, и влюбленными глазами смотрела на Антона. Он вроде был счастлив, по крайней мере, не раз говорил об этом, но в глубине его глаз таилась печаль. Причем видела ее не только я, но и Машка. И тогда ее улыбка становилась грустной. Мы все как будто чего-то ждали. Какой-то развязки. Странное это было время, зыбкое.
В конце мая неожиданно позвонил Рахманов.
— Привет, — сказал неуверенно. — Как дела?
— Ты ведь не за этим звонишь? — спросила я, с трудом справившись с волнением.
— Не за этим, — посуровел он, а потом заговорил неожиданно мягко:
— Завтра суббота, у меня выходной. Если хочешь увидеть сына, приезжай.
Я едва дождалась утра. Косилась в страхе на телефон, а по дороге к дому Рахманова отключила мобильный, все боялась, что он вдруг передумает. Возле калитки меня встретил охранник, повел в сад. В тени под деревьями в плетеном кресле сидел Рахманов и пил кофе, на столе были разбросаны бумаги. Солнце пробивалось сквозь листву, на вымощенной плиткой тропинке стояли лужицы — клумбы недавно поливали. Заросли цветов, пение птиц.., идиллическая картина. И лицо Олега в первое мгновение показалось мне иным, слишком спокойным, умиротворенным, что ли. Он поставил чашку на стол и поднялся мне навстречу.