Та, что правит балом
Шрифт:
— Что происходит? — с преувеличенным спокойствием спросил он.
— Ты собираешься устроить мне сцену, вот что, — ответила я.
— Я требую объяснений.
— Лучше не надо. Поверь, в самом деле лучше.
— Позволь мне самому решать, — начал он, а я вздохнула.
— Хорошо. Я беременна.
Он плюхнулся в кресло, глядя на меня с таким видом, точно подозревал, что я валяю дурака.
— Беременна? — переспросил так, как будто подобное случается раз в две тысячи лет при удачном расположении звезд и долгой кропотливой работе.
— Ага.
— И ты…
— И
— Ты.., это… — Великому адвокату вообще-то не пристало мямлить, но именно этим он сейчас и занимался, а взгляд его метался по комнате, избегая моего взгляда.
— Не ерзай, — посоветовала я.
— Я бы хотел знать…
— Зачем? Любопытство одолело?
— Подожди, я просто хочу знать. Я ведь имею на это право?
— Будь я порядочной женщиной, непременно бы возмутилась, но так как я шлюха, то не стану принимать твои слова близко к сердцу.
— Это мой ребенок? — все-таки спросил он. — Какой срок?
— Одиннадцать недель. Будешь загибать пальцы?
Хоть он и смутился, но, безусловно, высчитывал. Что за народ эти мужики… Спрашивается, на кой черт это ему?
— Ты ведь.., я хотел сказать…
— Отправляйся на работу, у тебя дела.
— Это мой ребенок, и ты намерена от него избавиться, даже не посоветовавшись со мной.
Очень хотелось взять его за шиворот и, к примеру, выбросить в окно, но я скромно устроилась на краешке кресла и сказала:
— Давай посоветуемся. Посоветовались? Отлично.
— О, господи, — тихо произнес он. — Кем ты меня считаешь, а? Законченным подонком?
— Разумным человеком, которому вдруг пришла охота повалять дурака.
— Идиотка, — покачал он головой. — Идиотка, ты так ничего и не поняла.
— С моей стороны было бы величайшим свинством по отношению к своему ребенку позволить ему родиться, и ты знаешь почему.
— Хорошо, давай говорить по-деловому. В конце концов, это в твоих интересах. Даже если мы расстанемся, с твоей прежней жизнью будет покончено, ребенок станет тому гарантией.
Я присвистнула.
— Конечно, мне далеко до порядочных людей с их идеями, но я никогда, слышишь, никогда не буду использовать собственного ребенка… Детей рожают, потому что хотят их, а вовсе не для того, чтобы добиться каких-то целей, по крайней мере в этом я убеждена. Может, я скверный человек, но любой подлости есть предел. Все, проехали.
Он тяжело поднялся и пошел к двери, а я вздохнула с облегчением. Но вечером Рахманов появился вновь, на этот раз со своим шофером. Тот скромно томился в прихожей, косясь на плакат, а мы прошли в комнату.
— У меня несколько вопросов, — деловито начал Рахманов. — И я прошу ответить на них откровенно, по возможности «да» и «нет».
— Валяй свои вопросы, — поникнув головой, сказала я.
— Ты меня любишь?
— Да.
— Ты хочешь быть со мной?
— Да.
— Тебе не претит мысль, что я отец твоего ребенка?
— Как элегантно вы поставили вопрос.
— Отвечай.
— Не претит.
— Ты считаешь, что способна быть ему хорошей матерью?
— Да.
— Ты готова отказаться от прежних обид, вычеркнуть их из памяти и просто радоваться, что бог послал тебе…
— Конечно, да, черт бы тебя побрал, — не выдержала я.
— Тогда поехали.
— Куда?
— На новое место жительства.
— Я вещи не собрала.
— Они тебе не нужны. Поехали.
Уже в машине он сказал:
— Сегодня я разговаривал с Антоном. В голове была такая сумятица.., хотелось услышать его совет.
— И что он тебе посоветовал? — усмехнулась я, отворачиваясь к окну, чтобы он не увидел моей усмешки.
— Сказал: если любишь и она ждет ребенка, чего же проще — женись на ней.
— Антона только слушай, у него полно идей.
— А я думаю, он прав. По крайней мере, все для меня стало простым и ясным. Конечно, я не могу на тебе жениться, по крайней мере сейчас, нужно время, чтобы все.., утряслось. Но у ребенка будет мое имя, и мы будем вместе. Я тебе клянусь. — И он сжал мою руку.
А я, ответив на пожатие, дала себе слово: если сейчас он сказал правду, я буду любить его всю жизнь, я научусь. Я буду ему надежным другом, и я за него жизнь отдам. Вот так нас разбирало. Надеюсь, мы были искренни тогда.
В приличной мелодраме все бы и закончилось на этой странице, но мы-то не были героями телесериала, жизнь не остановилась, она катила себе дальше, и мы вместе с ней. Беременность протекала очень тяжело. Уже через две недели меня положили на сохранение. Олег приезжал ко мне каждый день с ворохом ненужных подарков, вызывая легкий восторг у персонала и завистливые взгляды будущих мамаш.
Ему очень нравилась его роль, тем более что никаких изменений в его жизни в общем-то не наблюдалось. Он жил как раньше, просто теперь безмерно уважал себя. Честно говоря, меня он тогда интересовал мало. Я думала только о ребенке. Странно было чувствовать, что во мне существует чья-то жизнь и вскоре появится человек, которому я буду по-настоящему нужна, которого я буду любить и который не отвергнет мою любовь.
Я мечтала о нем, и в этих мечтах Рахманов отсутствовал. В них вообще никого не было, только я и мой ребенок. Наверное, еще тогда Рахманов почувствовал это. Иногда в его лице появлялось недовольство, и он спрашивал: «Ты меня любишь?», а я торопливо кивала.
Ребенок родился семимесячным. Мальчик. Рахманов назвал его в честь своего отца — Николаем, что меня вполне устроило. Кто еще, кроме Николая Чудотворца, мог послать мне это чудо? Я любила его еще когда он не родился, а когда он появился на свет, просто спятила. Мне хотелось лишь одного: держать его на руках. Поначалу я очень за него боялась, но все шло хорошо, он быстро набирал вес, и нас выписали домой. Дни потекли однообразные и бесконечно счастливые. Однако очень скоро Рахманов стал тяготиться новой жизнью. Еще находясь в больнице, я чувствовала, что с подурневшим лицом и заплывшей талией действую на него отталкивающе, он наблюдал за тем, как я иду, тяжело и осторожно, и в нем росло раздражение, точно его заманили в ловушку. Но я готова была простить ему это, все, что угодно, готова была простить.