"Та самая Аннушка". Часть вторая: "Это ничего не значит"
Шрифт:
— А её Основатель проложил?
— Да мне почём знать? Это ж хрен знает когда было. Просто люди сочиняют всякую фигню. Я, когда молодая была, трахалась с профессором Библиотеки, он постоянно про Основателей с Хранителями задвигал. Думал, я ему даю, потому что мне интересно.
— А тебе не было?
— Не-а. У него просто всегда было выпить и член большой.
— Серьёзный подход.
— А то! Я была девушка с понятием. Эх, ты себе не представляешь, какое говно быть старой! И вырубает с полстакана, и никакого тебе секса. Всё, что как-то скрашивало мою говённую жизнь, теперь в прошлом, а и не помню половины, потому что постоянно пьяная была. Только и осталось, что Дорога, на которой я и сдохну однажды. Вот её я помню, её хрен забудешь…
—
— Чего Аннушка? Аннушке хорошо, она не стала старенькой, как Доночка. У неё сиськи торчком, жопка кулачком. Ей каждый готов налить и на неё каждый готов залезть. Думаешь, я не вижу, как ты не неё слюнями капаешь, одноногий?
— А как ей удаётся не стареть?
— Не говорит, — вздохнула глойти. — Раньше была такая штука, называли её просто «Вещество». В Коммуне гнали, никто не знает из чего. Стоило… ну, сравнить даже не с чем. Зверски стоило, и не всякому продавали. Но можно было накопить, или намутить, или украсть, или отнять, или в подарок получить. Аннушка, например, у подружки своей тогда брала, та в Коммуне была большой шишкой. Аннушка хитренькая. А Доночка была дурочка, Доночка думала: «А, нафиг, я и так пока молодая, потом как-нибудь, а пока лучше денежки пропью…» А потом — хлобысь! Что-то в той Коммуне поломалось, и Вещества не стало. У Доночки сиськи отвисли, жопка сморщилась, личико помялось, про печень вообще молчу. А всё — караван ушёл, ни за какие деньги не купишь ни крошечки.
— А вы с Аннушкой давно знакомы?
— Хочешь узнать, насколько она старая грымза? — захихикала бабка. — Как я, или ещё древнее? Так вот, служивый, когда Доночка в первый раз выползла на Дорогу, юная и дурная, пьяная и смелая, то подружка твоя уже была Той Самой Аннушкой. И выглядела ровно так же, как сейчас. Вот и думай, важно тебе это или нет.
Я подумал. Потом ещё раз подумал. И ещё раз. И решил, что нет, не очень важно. Да, Аннушка, наверное, старше Донки. При этом Донка старуха, и отношусь к ней соответственно, а Аннушка, буду честным, мне очень нравится. И даже если ей сто лет, это ничуть не помешает мне завалить её в койку. Если она позволит, конечно.
— Вот что значат упругие сиськи и крепкая жопка, — язвительно прокомментировала наблюдавшая за моими размышлениями глойти. — Всё, что вам нужно от женщины, сантиметр сверху. Один процент человека. Если процент гладкий, без морщин снаружи и без жира внутри, то и влюбиться можно. А чуть провис — всё, пошла прочь, старая кляча. А то, что девяносто девять процентов человека при этом не изменилось, да плевать.
Я только плечами пожал молча. А что тут скажешь? Ну, вот так мы устроены. Даже лучший человек интересен, пока молод и привлекателен. Хотя потом он не становится хуже. Если подумать, то даже лучше становится — умнее, опытнее, сдержаннее, успешнее. Да просто состоятельнее, в конце концов. Но из гендерного забега он уже выбыл, потому что тот самый «сантиметр сверху», тут Донка права. Природа всю эту «любовь-морковь» придумала, чтобы как-то подсластить нам пилюлю необходимости выкармливать мелких спиногрызов, поэтому, какими бы умными мы себя ни считали, а партнёра оцениваем не головой.
— Алё, служивый, чего задумался? — пихнула меня в бок глойти. — Не видишь, дорога на поворот пошла? Держись за баранку, переходим!
Мир моргнул, машина подпрыгнула, стеной упал туман.
Мы на Дороге.
Глава 15
Свободный приз
На Терминале вечер, почти
— Так и есть, — подтвердила бабуся, — тут столько караванов ходит, что слепой не промахнётся. Накатали съезд. Но вообще, служивый, это симптом. Если тебя как следует с караванами покатать, то однажды сможешь и сам проехать. По большому счёту, проводники, глойти, м-операторы — один чёрт. Люди фрактала. Если чуешь кросс-локусы, то и Дорогу постепенно прохаваешь. Я таких видала.
— А что за операторы ещё? — заинтересовался я.
— А, забей, этих точно не встретишь. Они все на учёте и на службе. Всё, приехали, помоги вылезти, а то Доночка совсем уже никакая…
Я вылез из машины, встал на костыли, обошёл, поддержал под локоток старуху. Вид у неё действительно вымотанный до предела. Если во мне и есть способности глойти, то эта занятость меня однозначно не привлекает. Слишком похоже на перспективную карьеру упряжной лошади.
Убедился, что вахтовка и автобусы прибыли благополучно, проследил, чтобы запарковались.
— Подождите пока здесь, — сказал их главному.
— Там дети, они устали, голодные, не мылись неделю. У нас продукты кончаются…
— Я понимаю. Первым делом выясню насчёт вас. Уверен, как-то разместитесь.
Поковылял к гостинице. Надоели эти костыли, сил нет, — бредём с Донкой, две немощи. Старая да одноногий.
— Не очень-то вы спешили, — встретила нас в холле Аннушка. — Часа три назад вас ждала. Что там ехать-то было?
— Он первый раз на Дороге, — неожиданно заступилась за меня глойти. — Хорошо хоть не промахнулся нигде, а то могли бы и несколько дней проколупаться.
— Ладно, доехали и доехали. Я тут наняла ребят, они пригонят машины, которые мы бросили. Отдадим четверть груза — много, но выбирать не приходится. Мало ли, наткнётся кто-нибудь, приберёт себе. И не предъявишь потом ничего, в своём праве будет. Ты как, солдат, не хочешь стать почтенным караван-баши?
— Ты серьёзно? — удивился я.
— Серьёзней некуда, — Аннушка помахала брокеру, который как раз закрывает свой офис. — Керт, подойди, пожалуйста!
— Привет, — поздоровался он со мной и Донкой. — Добрались, я вижу?
— Объясни ему про статус трофея, — велела девушка. — То, что мне рассказывал сегодня. Только вкратце, без отсылок к прецедентам.
— В общем, — Керт присел на край стола и положил рядом портфель, — поскольку Мирон при свидетелях признал, что связан с работорговлей, то он, как бы это сказать… свободный приз. Работорговцы и все, кто имеет с ними дела, считаются вне закона.
— А что, есть какой-то общий для всех закон? — спросил я.
— И да, и нет. В каждом населённом срезе свои правила, которые обеспечивает аборигенная власть. Полиция, суд или что там у них. Но условные «люди Дороги» имеют свой неписаный кодекс. Его не раз пытались формализовать, сделать «писаным», но…
— Керт был главный энтузиаст этого дела, — со смехом перебила его Аннушка. — Общая валюта, единая товарная биржа, Межсрезовый банк, свод Законов Дороги… Прокатили эту идею с таким свистом, что ему до сих пор икается.