Та сторона, где ветер
Шрифт:
– Папа, – позвал Владик, – а завтра как? Пешком бродяжничать будем? Или домой?
– Завтра и решим, – сказал Иван Сергеевич.
Свет костра лишь слегка задевал его лицо, и в каждой морщине лежала резкая тень. Владькин отец казался старым и усталым.
«Наверно, он никогда не простит себе, что послушал меня и оставил Ильку, – подумал Генка. – Из-за страха он это сделал. За Владьку боялся больше всего на свете».
«Но ведь выхода не было», – возразил Генка сам себе.
«Все равно…»
«А если бы наоборот? Если бы не с Владиком, а с Илькой случилось несчастье? Владьку он оставил бы одного?»
И понял Генка, что да, оставил бы…
– Шли бы вы спать, – сказал Иван Сергеевич. – Я посижу.
– Не хочется, – сказал Владик.
– Как там Илька?
Владик поднялся и, прихрамывая, пошел к палатке.
– Нормально, – сказал он, вернувшись.
– А ты? Нога не болит?
– Тоже нормально.
«Всё нормально!» – с усмешкой подумал Генка. И в этот момент Владик сказал:
– Гена, пойдем побродим.
– Куда это? – насторожился Иван Сергеевич. – На одной-то ноге.
– Да просто так. Здесь, рядом.
– Пойдем, – согласился Генка.
Сквозь осинник они выбрались на берег.
– Илька спит как убитый, – сказал Владик и оглянулся, словно хотел увидеть спящего Ильку.
– Намучился, – сказал Генка.
– Лишь бы он не узнал, что не было никакого танкера…
Туман ушел, и ночь опять просветлела. Это была обычная летняя ночь, серовато-синяя, с бледной полосой зари на севере и редкими звездами в зените. С кострами на том берегу. От костров и от бакена тянулись по реке рубиновые шнуры.
Генка обогнал Владика и повернул к воде. Мохнатые кисточки травы шелестели в ногах. Какие-то шарики на упругих стеблях щелкали по штанинам.
– Не надо, чтобы он знал, – снова сказал Владик.
– Как он узнает? – спросил Генка. – Ведь не пойдет он к диспетчеру узнавать, были танкеры этой ночью или не были.
Они подошли к воде там, где лежала широкая плоская балка. Один конец ее был на песке, другой уходил в воду. Владик сел на балку, обняв колени. Генка постоял и опустился рядом.
Вода отливала потемневшим алюминием, и на ней среди редких бетонных зубьев чернела обгорелая лодка.
«Ох и тошно завтра будет Ильке! – подумал Генка. – Он ведь еще и не видел даже, что наделал».
Владик тоже смотрел на лодку. Она была похожа на большой изглоданный полумесяц, который нарисовали сажей.
– Не починить… – вполголоса сказал Владик.
– Илька на нее просто молился, – сказал Генка.
– Ну, Ильке-то легче всех, – неожиданно возразил Владик.
– Почему?
– Завтра ему папа скажет про поездку. Нет лодки – будет Одесса.
«Значит, хуже всех мне, – подумал Генка. – Один у погорелого корабля».
– Хорошо, что парус остался, – сказал Владик. – А то где бы мы взяли новый…
Что за чушь! Не все ли равно: есть теперь парус или нет?
– Что хорошего?
– Разве новую лодку не сделаем?
– Кто? – горько сказал Генка. – Кто ее сделает? Я один?
– Шурик же вернется… А я, думаешь, ничего не могу, да? Илька тоже… И Валерка с Юриком помогут.
– Не смеши! Такие головастики…
– Помогут. Они способные.
– Нет, – сказал Генка. – Строить ведь трудней, чем ремонтировать. И настроения нет. От маленьких толку мало, Шурка возиться не захочет, вам с Илькой не до лодки: уедете скоро.
– Еще не скоро. Почти через месяц.
– Месяц – это недолго, – упрямо сказал Генка. – Да и что это за месяц? Июль. Пыль да жара… Зря вы, Владька, в августе уезжать надумали. Ехали бы в июле, а к августу домой.
– Гена… – негромко сказал Владик. – Я не поеду, Гена.
Генка замер: не послышалось ли?
– Что? – шепотом спросил Генка.
– Не поеду, – повторил Владик.
– Почему? – сказал Генка напряженно и быстро.
Он сидел чуть позади Владика и видел только его затылок и щеку на фоне реки и неба. Лица не видел. Да и что разберешь в сумерках?
– Не хочу, – отозвался Владик.
– А Илька?
– А что Илька? С папой поедет. Они вдвоем не соскучатся.
«Может быть, из-за Ильки он не едет? – мелькнула мысль. – Может, обиделся, что Илька все время липнет к его отцу?»
– Иван Сергеевич не разрешит тебе остаться, – уверенно сказал Генка.
– Разрешит.
– Он знает?
– Да.
Ох, до чего же все было непонятно!
– Владька! – отчаянно и жалобно заговорил он. – Что ты мне мозги выкручиваешь? Сначала – «поеду», потом – «не поеду». Сам, что ли, не знаешь, что тебе надо?
– Знаю, – сказал Владик и повернулся к Генке. В глазах его блеснули точки береговых костров. Как насмешливые искорки. Но Владькины слова были совсем не насмешливы: – Конечно, я сначала хотел… Обидно ведь, столько времени у моря жил и почти не видел его. Думаешь, не обидно?
Это Генка понимал.
– А сейчас? – спросил он.
– Знаешь, как плохо лежать после операции? – сказал Владик. – Лежишь в этой проклятой темноте и ничего еще не знаешь. Повязка на глазах. Я тогда все время про одно думал… Вот приеду домой, снова будет август. Опять змей запустим. Я свой, а ты свой. Вместе. Как в том году… А тут все кувырком пошло из-за этой Одессы. Ну, не совсем кувырком: сначала казалось, что хорошо, а потом… Опять получается – ты здесь, а я там… – И он сказал, словно ставя точку: – Я так не хочу.