Табак
Шрифт:
– С кем?
– С Павлом.
– Вряд ли он рассчитывает на тебя, – заметила Ирина.
– Почему?
– Потому что мы со всем нашим миром идем к гибели.
– Как бы не так! – возразил Борис с оптимизмом пьяного.
Она взглянула на него и подумала: «Дурак!» Она-то знала, что Красная Армия уже вышла на Днестр. Затем спросила с любопытством:
– Как бы ты поступил с Павлом, если бы положение изменилось?
– Конечно, я буду его беречь, – ответил Борис.
Она рассмеялась.
Наконец машина вырвалась из ущелья и въехала в какое-то селение, посреди которого виднелся огромный мост через реку. Моторизованная
– Ты все еще трусишь?
– Никто не трусит, – промямлил Борис, пытаясь скрыть свое беспокойство. – Но благоразумие требует…
– Сейчас мы выехали на равнину. Никакой опасности нет.
– Конечно, конечно!.. Мне просто захотелось предложить офицерам коньяку.
– Лучше ничего им не предлагать.
В это время подполковник вышел из машины и в сопровождении адъютанта пошел вперед по шоссе. Кители у них были белы от пыли. Подполковник собирался как следует выругать «штатских», а затем, воспользовавшись положенным по уставу двухчасовым привалом, пройтись по селению и выпить анисовки. Но когда он подошел к назойливо ехавшей впереди машине, брань замерла у него на губах.
– За родную армию! – приветствовал его Борис, протягивая нераспечатанную бутылку греческого коньяка, который стал редкостью в Беломорье.
– Хм!.. – Подполковник все еще кипятился, но старался сдерживаться. – Вы порядком напустили пыли в глаза этой родной армии… Конечно, я шучу! Эге! Настоящий «Метакса»!.. Ну что ж, от болгар подарок принять можно… Покорно благодарим.
Он знаком приказал адъютанту взять бутылку и добавил:
– Какая жара, а? Как самочувствие мадам? Не пройтись ли нам вместе до этого городишка?
– Она устала, – сказал Борис и, заглянув в окно своей машины, спросил Ирину: – Хочешь пройдемся вместе с господами офицерами, дорогая?
А Ирина, ужо не сдерживаясь, прошипела:
– Едем дальше! Ради бога, едем скорее.
Подполковник заверил путников, что на равнине расположены крупные болгарские гарнизоны, которые держат партизан на почтительном расстоянии, так что нападения опасаться нечего, и Борис согласился, что дальше они поедут одни. Во время этого разговора Ирина сгорала от стыда и унижения, не зная, куда деться от насмешливых и дерзких взглядов подполковника, который явно глумился над ее мужем. Отвечая на вопросы Бориса, подполковник не спускал с нее глаз, словно желая сказать: «Я понимаю, что ты вышла за него ради денег и у тебя, наверное, полно любовников». Наконец машина тронулась, и дерзкие глаза подполковника оставили ее в покое.
Близился полдень, и жара сделалась невыносимой. Бедасица и Пирин остались позади, и их очертания постепенно скрывались в синих далях. Горячий встречный ветер не смягчал жары, но хоть высушивал обильный пот. Теперь дорога шла по плодородной равнине, точно по сказочному саду, в котором росли гигантские подсолнечник и кукуруза, хлопок, кунжут, табак и смоковницы, сахарные дыни и великолепные персиковые и абрикосовые деревья.
Но Ирина, испытывая привычную досаду и скуку, смотрела на все это безучастно. На попытки Бориса завязать разговор она но отвечала, все еще чувствуя себя униженной после беседы с подполковником. Думала только, что ей надо выработать для себя новую линию поведения, чтобы оставаться неуязвимой и в присутствии посторонних.
– Дай мне глоток коньяку, – попросила она.
Борис подал ей бутылку, а она тщательно вытерла горлышко, чего никогда не делала раньше, так как муж теперь внушал ей почти физическое отвращение.
– У тебя в Кавалле достаточно коньяку? – спросила она.
– Целый ящик, – ответил он.
А она подумала: «Значит, я смогу одна уехать на Тасос». Мысли ее снова вернулись к этому острову. «Пробуду там неделю, – думала она, – если, конечно, это не окажется гнусным комариным гнездом». Было очень заманчиво отделаться от Бориса хотя бы на неделю. Ободренная принятым решением, Ирина снова стала смотреть по сторонам.
Равнина теперь была каменистой и бесплодной. Лишь местами встречались мокрые низины, покрытые болотной растительностью, кусты терновника, усыпанные белыми Цветами, и выгоревший на солнце тростник; затем потянулись пологие возвышенности с отвесными серо-зелеными скалами. Шоссе вошло в узкое, похожее на каньон ущелье, по дну которого текла река.
Ирина погрузилась в дремоту.
Повеяло прохладой и соленой влагой моря – они приближались к Кавалле. Шоссе извивалось по холмам, изборожденным оврагами и поросшим кустарником и редким лесом, блеклая зелень которого выделялась на фоне обрывов, красно-коричневых осыпей и пепельно-синего раскаленного неба. Наконец машина поднялась на гребень и обогнула последнюю гряду скал, закрывавшую вид на побережье.
И тогда внезапно возникло море – огромный, покойный и синий простор, бездна вод и небес, сливающихся где-то за высоким силуэтом Тасоса, тоже окутанного прозрачной синевой. Справа виднелись смутные очертания Афона, а слева – болотистая равнина Сарышабана, подернутая маревом пойма Месты и темные пятна лесов Керамоти. Впереди, у подножия холма, раскинулась Кавалла – исполинский амфитеатр из белоснежных, жмущихся друг к другу домиков, ослепительно сверкающих на фоне чернильно-синей морской глади; Кавалла – со своим прямым волноломом, древнеримским акведуком, зубчатыми стенами старой венецианской крепости; Кавалла – город огромных табачных складов, круто сбегающих к морю улиц, пляжей, пристаней и парусных лодок; Кавалла – город богатства и нищеты, в котором табак превращается в золото, а труд рабочих – в каторгу, город без зелени, город из белого камня под огненно-синим небом.
Даже уставшая от постоянного раздражения Ирина почувствовала некоторое волнение.
Борис поднес к ее глазам бинокль.
– Большой склад рядом с пристанью – мой, а другие два вправо от него я хочу купить у Кондояниса через подставных лиц.
Она грубо оттолкнула его руку и сказала:
– Я хочу посмотреть так.
Начался длинный спуск. Назад уплывали флотские казармы, многочисленные морские штабы, немецкие комендатуры, виллы, гостиницы. Асфальтированное шоссе перешло в улицу, мощенную гранитной брусчаткой. Пахнуло запахом табака, рыбы, фруктов и гниющих отбросов. От раскаленных стен огромных зданий веяло застойным жаром и духотой. По улицам двигались толпы людей: патрули в шортах, касках и при полной выкладке, с гранатами у пояса и с примкнутыми штыками шли занимать свои посты; матросы с шоколадно-коричневыми лицами, флотские офицеры в ослепительно-белой форме, портовые чиновники с обветренными лицами, в пробковых шлемах и с неизбежными кобурами на поясе, – толпы вооруженных колонизаторов, которые одним глазом следили за греками, а другим с опаской косились на север.