Таежный гамбит
Шрифт:
— Понимаете, братья Меркуловы — люди умные и совестливые даже. Но вот практической сметки, толка в политических делах у них, конечно, маловато. То есть никакого вовсе. Николай сейчас иностранными делами занимается, да только вся его дипломатия целиком подчинена японским интересам. Так-то…
— Россию проговорили уже давно, — сказал Мизинов. — А теперь, видимо, хотят и вовсе продать ее. Тем же японцам.
— Да, Александр Петрович, — согласился Вержбицкий. — Отношение к японцам теперь несколько изменилось. Оно не то, какое было, скажем, еще лет десять назад. Тогда еще не воевали с Германий и на японцев смотрели как на недавних врагов. Потом германская, и образ врага совершенно изменился. Немец теперь по-прежнему главный враг всего русского офицерства. А на японцев, — Григорий Афанасьевич снисходительно улыбнулся, — теперь смотрят в лучшем случае как на союзников. Кое-кто, конечно, как на лучших друзей. И такой взгляд наличествует даже среди испытанных офицеров!
— Прискорбно, — согласился Мизинов. — Хотя я сам в японской кампании не участвовал, но хорошо помню общественное настроение тех лет: уныние, жажда реванша, кипучая деятельность наших «младотурок», как их тогда называли…
— Да, они сделали тогда немало для укрепления армии. Люди были, можно сказать, выдающиеся. Одни имена чего стоят — Деникин, Крымов, Мышлаевский, покойный Верховный правитель, тогда еще капитан второго ранга…
— Ну а эти-то что же, Григорий Афанасьевич? — Мизинов кивнул в сторону расходящихся членов меркуловского правительства.
— Не военные они люди, Александр Петрович, в этом, видимо, вся проблема. Да, кстати, вы знаете, что недавно предложили в кабинете Меркулова некоторые его члены? Очень любопытно!
— Буду признателен.
— В виду грядущей эвакуации японцев они намерены устроить в городе беспорядки. К примеру, нанять несколько банд хунхузов. Когда японцы будут грузиться на корабли, китайцы начнут резать людей, грабить магазины. Выкрикивать свои лозунги типа «Приморье должно быть китайским»! Горожане, естественно, впадут в панику и станут требовать, чтобы японцы остались. На любых условиях. Меркуловцы тогда посылают к японцам делегацию и от имени народа просят японского главнокомандующего остаться. И японцы, конечно, остаются. Ведь японцы ни за что не отдадут русскую землю китайцам, это у них давнее. И через пару дней они наведут порядок в городе да и во всем Приморье. Развешают хунхузов по фонарям и… что бы вы думали? Конечно, создадут новое русское правительство. Только в этой новой структуре, я не поручусь, что останется место для нас, русских офицеров.
— Безобразие! — побледнел Мизинов. — Но ведь наверняка выход есть, Григорий Афанасьевич?
— Разумеется, есть. Мы уже давно смотрим на это меркуловское непотребство. Поняли, что проку от такого правительства мало, и начали действовать по-своему. Не вразрез, конечно, с правительством, но более радикально, результативно, что ли…
— Что вы имеете в виду? — загорелся Мизинов.
— Я, да и многие мои коллеги, имеем в виду следующее. Надеемся, что вы целиком поддержите нас, Александр Петрович.
— Моя жизнь принадлежит России, — ответил Мизинов. — Большего у меня в жизни не осталось.
— Так вот, положение спасет только победоносное наступление на фронте! По меньшей мере, военные успехи дадут время, возможность собраться с силами, переорганизовать армию. Задержать безостановочное движение большевиков, наконец!
— Полностью с вами согласен, Григорий Афанасьевич!
— И прекрасно, голубчик Александр Петрович, прекрасно, — Вержбицкий отводил Мизинова все дальше в кулуары меркуловского офиса. — В таком случае у нас будет к вам одна очень деликатная просьба…
— Просьба? — недоуменно повел плечами Мизинов. — Ваше превосходительство, я находился в полной уверенности, что я еще являюсь генералом русской армии, следовательно, для меня было бы достаточно обычного приказа…
— Ну, ну, Александр Петрович, вы ведь помните о нашем прошлогоднем уговоре — беречь золото. Вот э товаша основная задача! Так что приказывать что либо не могу. Вы можете хоть сейчас вернуться в Харбин, и никто вам и слова не скажет в упрек…
— Золото пока под надежной охраной, — поручился Мизинов. — К тому же присмотреть за ним дополнительно согласился генерал Дитерихс.
— Это говорит о порядочности Михаила Константиновича, — кивнул Вержбицкий. — И о его предусмотрительности. Он не согласился участвовать в делах меркуловского правительства. Это и неудивительно, глядя на весь этот… балаган, мягко говоря… Но я уверен, что для его превосходительства еще придет звездный час, непременно придет!.. Да, так вот, Александр Петрович, к делу. Как вы посмотрите, если мы попросим вас, именно попросим, съездить в Хабаровск? Японцы оставили его неделю назад, и следом за ними в город хлынули красные партизанские отряды и, разумеется, чрезвычайка. Я думаю, они крепко возьмутся за офицеров Хабаровска. Надо опередить чекистов…
— Вы имеете в виду…
— Я имею в виду подготовку освобождения города. Мы готовим наступление на Хабаровск и хотим, чтобы к началу штурма в городе вспыхнуло офицерское восстание. Офицеров в городе немало, но, естественно, они законспирированы. Надо поддержать их, пообещать прислать оружие…
— Только пообещать?
— Оружие им будет, непременно будет! Закуплена крупная партия винтовок и пулеметов. Решается вопрос транспортировки. И деньги найдем. Нуте-с, Александр Петрович?
— Я согласен, Григорий Афанасьевич.
— Тогда по рукам, — Вержбицкий обнял Мизинова совсем как тогда, полтора года назад в Чите. — Паспорт мы вам выправим. Возьмите с собой двух-трех человек в качестве охраны. Паспорта на них тоже будут.
В гостиницу Мизинов возвращался уже поздно вечером. Над владивостокским рейдом опустился туман. Укрытые желтоватой пеленой корабли хрипло, надсадно гудели, взвизгивали буксиры и баржи в порту.
Мизинов углубился в центр города, к гостинице. На улицах зажглись фонари, переругивались извозчики, тренькали трамваи, светились витрины магазинов. Несмотря ни на что, город жил своей обычной жизнью.
«И он должен жить! — подумал Мизинов. — И должен быть только русским! За это не жалко и своей жизни, не то ли что в Хабаровск съездить».
Он поднял воротник пальто и прибавил шагу.
4
В заброшенной грязной фанзе верстах в пяти от Харбина сидели трое. Двое в казачьи чекменях [21] крошили в котелок черную, залежавшуюся солонину, третий, в гимнастерке с полковничьими погонами, курил, полуразвалившись на широком кане.
21
Чекмень — здесь: форменная одежда казаков типа халата, застегивающегося на крючки.