Таежный гамбит
Шрифт:
— Мы с вами в одном положении — без родины. Будемте же благородны до конца, ради ее памяти.
— Вы полагаете, что родина для нас потеряна?
— Станемте откровенны друг перед другом, как военные люди…
— Вы знаете, кто я? — настороженно перебил его Мизинов.
— Трудно не догадаться… От вашего степенства, простите, так и веет благородством, — он сделал ударение на этих двух словах, но Мизинов почему-то не испугался: было что-то в докторе такое, что внушало абсолютное
— Так вы считаете, что родина потеряна? — повторил вопрос Мизинов.
— Люди способные, может, и найдутся, для ее спасения, но вот идея… Идея, простите, себя изжила, — грустно констатировал Иваницкий.
Мизинов помолчал немного, глядя на доктора в упор. Тот выдержал взгляд тоже молча.
— Скажите, доктор, а если… Если бы представилась возможность пострадать за Россию, может быть, даже голову за нее отдать — вы бы согласились?
— Безусловно, — моментально отозвался доктор, чего Мизинов, признаться, не ожидал.
— Но почему, если идея мертва? — настаивал он.
— Видите ли, ваше… превосходительство, надо полагать?
Мизинов слегка полонился.
— Видите ли, ваше превосходительство, идея — это идея. Она не может быть мертва. Мертвы обычно ее воплощения. Но кто мешает попытаться воплотить ее еще и еще раз? По крайней мере, это более достойно честного гражданина, чем торчать пусть и в русском городе, но на чужбине, и лечить ставших инвалидами воплотителей этой идеи.
Мизинов воспринял этот укор немного и в свой адрес, но не вспылил, не стал спорить. В глубине души он понимал, что доктор прав. А потому спросил только:
— Доктор, скажите, если мне однажды понадобится ваша помощь… как специалиста, положим, вы откликнетесь?
— Несомненно, ваше превосходительство. Можете на меня рассчитывать, — поклонился Иваницкий. — Честь имею.
— Благодарю вас доктор, честь имею, — кивнул в ответ генерал.
Он прошел в хранилище, выслушал рассказы казаков о пожаре и попытке вывезти золото. Уже стало ясно, что грабителей навел Зарядько: после пожара его и след простыл. Мизинову не терпелось посмотреть на убитого: мозг его сверлил один неотвязный вопрос, решить который можно было одним способом — увидеть мертвого. Непременно увидеть.
Он подошел к лежавшему на полу телу, накрытому рогожей.
— Открывай! — приказал казаку. Тот сдернул с тела полсть, и у Мизинова вырвалось:
— Не он!
Вспоминая потом этот момент, он так и не мог ответить себе на вопрос: был ли это вздох облегчения или, наоборот, удрученности.
В карманах убитого ничего не нашли. «Понятно, на дело ведь документов не берут», — переговаривались казаки. Зато на рукоятке нагана, которым был вооружен грабитель, блестела латунная пластинка с надписью: «Комиссару И.С. Райхлину от Реввоенсовета Республики. Март 1920».
— Теперь, по крайней мере, понятно, кто нас навестил, — сказал Мизинов. — Господа большевики нас в покое не оставят, братцы, могу вам это твердо обещать. Надеюсь, что и впредь вы будете так же бдительны и преданы России,
— Рады стараться… — начали было в голос станичники, но Мизинов оборвал:
— Хватит, хлопцы, не время и не место! Побережем наш пыл до лучших времен, — и направился, наконец, к Кандаурову, который вот уже несколько времени делал ему какие-то знаки у двери.
— Что такое, Спиридон Лукич?
— Вас там господин какой-то дожидаются, — ответил казак. — Спрашивают его степенство господина Усцелемова.
Мизинов одернул сюртук и вышел в лавку. Гость тут же встал и шагнул к нему навстречу:
— Здравия желаю, ваше степенство! — и протянул руку.
— Чем обязан? — пожал руку Мизинов.
— Хорошо устроились, ваше превосходительство, — начал было гость, но Мизинов прервал:
— Кто вы таков, сударь? Что вам угодно?
— Не волнуйтесь, Александр Петрович, всего лишь один вопрос. Как там айшетское золото? Не потускнело ли за долгое время?
Под Мизиновым, казалось, разверзлась земля. Выдержки, однако, ему было не занимать, вот только голос слегка дрожал, пока он отвечал:
— Вы же знаете, настоящее золото не тускнеет, а залежалость лишь прибавляет ему цены.
Это был пароль и ответ на него. Тот пароль, услышать который Мизинов невыносимо жаждал вот уже больше года. И вот теперь… Неужели?
Он крепко пожал гостю руку.
— Генерального штаба полковник Агримович, — щелкнул каблуками гость.
— Здравствуйте, полковник!
— Давайте присядем, Александр Петрович, — предложил гость.
Они присели на диван для посетителей.
— Я из Владивостока, ваше превосходительство, — начал Агримович. — Ждут вас очень во Владивостоке… — Он помолчал, наблюдая реакцию Мизинова. Тот внимательно слушал.
— Во Владивостоке с июня месяца новая власть, — продолжал Агримович. — Большевиков по шее. Во главе братья Меркуловы. За их спиной, открою правду, японские войска, — он поиграл пальцами, словно хотел сказать: «Что же теперь поделаешь? Все средства хороши!».
— Но ведь большевики уже на Амуре, — возразил Мизинов.
— Так что же? До океана еще много земли, — невозмутимо парировал Агримович. — При толковом руководстве, умелой оператике и прекрасной тактической выучке наших бойцов (она еще сохранилась, смею вас уверить) для господ большевиков возможны большие неожиданности! Нужен толковый военачальник, ибо, слава Богу (полковник перекрестился), грядет крупное наступление. Предлагали Дитерихсу, он отказался.
Мизинов промолчал, хотя прекрасно знал Михаила Константиновича Дитерихса. Тот, как и он, безвыездно жил в Харбине, на Фуражной улице, и Мизинов имел честь неоднократно беседовать с ним. Мизинову импонировали монархистские убеждения Дитерихса, однако дальше воспоминаний и бесед «за жизнь и судьбу» дело не пошло, да и не было у Мизинова полномочий самостоятельных действий. Он ждал человека с паролем. И вот дождался, наконец.