Тагир. Ребенок от второй жены
Шрифт:
Киваю, сдерживая слезы. Прикусываю губу и встаю, но напоследок…
— А новый владелец? Это… — слова падают на добротную почву мужского энтузиазма.
— Ты его видела. Тагир Рамазанович, миллиардер из списка Forbes. Слышала, наверное, о знаменитых оливковых рощах клана Юсуповых? — горделиво выпячивает грудь, словно сам факт покупки нашей компании таким человеком делает из него самого весомую личность.
Об оливковых рощах… Конечно, слышала, это ведь были наши рощи. Наш бизнес. Который они отняли, как плату за чужую жизнь.
А
Довольный. Беззаботный… Это срывает стоп-кран с моего спокойствия. Впиваюсь ногтями в ладони, зажмуриваю глаза и, не давая себе подумать, толкаю дверь в его новый кабинет. Ты ответишь за всё то зло, что причинил мне, Тагир!
Вот только, когда оказываюсь внутри, теряю весь свой запал. Картина, открывшаяся мне, выбивает из легких весь воздух. На столе сидит секретарь генерального Лидочка, накручивает локон на палец, а над ней нависает Тагир. Они оба оборачиваются на меня с недовольными лицами. Я прервала их уединение.
— Ясмина? — удивленный голос девушки.
А вот Тагир напрягается, на его скулах перекатываются желваки, а взгляд будто впервые за эти два дня по-настоящему останавливается на мне.
— Оставь нас! — практически рычит, выплевывая слова.
Я отшатываюсь. Никогда не слышала от него настолько грубый нетерпеливый тон, не видела его в такой ярости. Сердце подскакивает до самого горла. Неужели теперь узнал меня? И так унизительно прогоняет, словно я — ничтожество, недостойное уважения. Пустое место.
— Ты меня хотела видеть? Подожди полчасика. Я подойду чуть позже, Ясмин, — виновато улыбается Лида и с опаской смотрит на Тагира.
При этом даже не пытается прикрыть бесстыдно оголенное плечо. Половина расстегнутых пуговиц на ее блузке, припухшие губы — всё это говорит о том, как они здесь усердно “работали”. Мерзость. Вот тебе и срочный отчет по зарплатным ведомостям. Прикрываю глаза и отворачиваюсь, чтобы никто из них не увидел боли в моих глазах. Изменяет Наиле? Я думала, ты не мог упасть в моих глазах ниже, Тагир.
Делаю шаг к выходу. Весь мой гнев улетучился, осталась лишь агония и чувство обреченности.
— Ты плохо расслышала?! Вон, я сказал! — яростный рык Тагира звучит повторно.
Вздрагиваю и быстро касаюсь ручки двери.
— Я? — растерянно спрашивает Лида.
Замираю, не понимая, что происходит. Это он ее выгонял, не меня? А затем раздается быстрый цокот ее десятисантиметровых шпилек. Отхожу от двери, давая ей пройти. Меня обдает запахом ее брендовых духов, глаза скользят по фигуре “песочные часы”, облегающей юбке с разрезом сбоку до середины бедра. Так вот каких девушек ты теперь предпочитаешь, да, Тагир?
Хлопок двери. Мы с Юсуповым остаемся наедине.
— Что тебе нужно, Булатова? — цедит он сквозь зубы, опирается о стул, скрещивает руки на груди, даже не пытаясь застегнуть расстегнутую не им рубашку.
Такая явная демонстрация меня коробит.
Молчу, пытаюсь зажечь пламя ярости, которым я пылала пять минут назад. Тяжело дышу, скольжу взглядом снизу вверх. Отполированные черные туфли, идеально ровные стрелки такого же цвета брюк, кожаный ремень без единой потертости, торс, обтянутый белой рубашкой, тело без единой складочки жира, даже сквозь ткань видно.
Только закатанные рукава и ослабленный узел галстука выбиваются из образа. Тишина. Никто из нас не говорит. Его руки, обвитые голубыми венами, напряжены. Помню, как я любила обводить каждую выпуклую голубую линию, мечтая пройтись по ним нежными касаниями губ.
Но нам было нельзя… Харам… Сейчас понимаю, как он меня берег. Не каждый мужчина в наше время блюдет честь девушки.
Зачем ты ищешь в нем что-то хорошее, Ясмина? Повторяю себе эти слова все эти годы непрерывно, надеясь, что когда-нибудь воспоминания канут в забвение, а привкус горечи и сожалений смоется счастьем… Которое так и не пришло к нашей семье даже спустя восемь лет.
— За что ты так со мной? Что плохого я сделала тебе?! — надрывается мой голос, когда я решаюсь заговорить и высказать ему всё, что наболело, покрылось язвами и наполнилось занозами.
Всхлипываю невольно, прикрываю рукой рот. Прикусываю ладонь, чтобы болью унять подступающие слезы.
Он молчит. Я не поднимаю глаз с его шеи, где бешено бьется жилка. В кабинете повисает напряженное молчание.
— Ты родилась, — спустя долгие минуты отвечает он зло.
— Ч-что? — обхватываю шею, сглатываю ком.
— Уходи, Ясмина. Уходи! От греха подальше… — падает в пустоту его агрессивная угроза.
— Ты не можешь меня уволить! — хриплю, по щекам текут слезы. — Это всё, что у нас есть. Ну почему… Почему ты появился снова… Не поступай так с нами! Мой отец умирает, Тагир. Моя работа хоть как-то держит нас на плаву…
— Если ты думаешь, что я причастен к твоему увольнению, то слишком преувеличиваешь свою значимость в моей жизни, — холодно осекает мою истерику.
— Но… — возражаю, стискиваю кулаки и решительно делаю шаг вперед.
Больше у меня не будет другой возможности встретиться с ним лицом к лицу, но он перебивает.
— А насчет ваших семейных проблем, Ясмина, — угрожающе понижает тон, лицо его смурнеет. — Твой отец знает. Стоит ему принять мое предложение, и больше у вас проблем не будет.
Его слова прибивают меня к месту. О чем он говорит? Какое предложение?…
— Не понимаю, — мой голос дрожит, горло перехватывает обручем рези.
— Ну да, я не удивлен, — фыркает презрительно. — Ты всегда ничего не понимаешь, не знаешь. Псевдоневинная овечка.