Тагу. Рассказы и повести
Шрифт:
Дверь была распахнута. От Ингури веяло прохладой, и Джонди стоял у самой тахты, весь облитый лунным светом. Только лицо его было в тени. Но хотя Нати не видела его лица, она все равно знала, что Джонди сейчас на нее не смотрит. И пусть, пусть не смотрит. Пусть только скажет что-нибудь. Хотя бы одно слово. Только бы он заговорил, а там уже все равно, что он скажет. Но Джонди молчал, и Нати не утерпела:
— Джонди, скажи мне что-нибудь, Джонди.
Казалось, он не слышит Нати и не видит ее. Будто ее и вовсе нет в этой пацхе, на этой тахте.
Джонди снял с себя оружие, аккуратно
Он так и не сказал ей ни слова. Но Нати все еще ждала — если не слова, то хотя бы прикосновения.
Снова пронзительно крикнула в лесу ночная птица. Прежде Нати не пугал ее крик, а сейчас девушке стало жутко.
— Джонди, — позвала она. Джонди спал. — Джон-ди, — Нати обняла его голову. — Джонди, Джонди, — испуганно шептала она, целуя его лицо, глаза, плечи, — скажи мне что-нибудь, Джонди, взгляни на меня, Джонди. Обними меня, Джонди.
Джонди проснулся, но не открыл глаз, не ответил на поцелуи, не сказал ей ничего. Ну, чего хочет от меня эта женщина? К чему все эти ее глупые слова? Женщине позволено любить мужчину, для нее достаточно и того, что мужчина спит с ней. На большее она не смеет рассчитывать и ничего не вправе требовать от мужчины, ничего больше он не обязан для нее сделать. Так думал Джонди Хурциа о женщинах, и все, что Нати сейчас говорила и делала, раздражало его. И чтобы заставить женщину замолчать, Джонди грубо притянул ее к себе…
Сквозь сон она услышала голос Гудзы. Издалека, очень издалека. Она подумала: "это мне снится", но Гудза звал ее таким обреченным голосом, что она мгновенно проснулась. Джонди уже не было в постели, не было его и в пацхе. Пистолеты, кинжал, пояс и блуза его лежали на своем месте. Нати не успела оглядеть пацху, как снова послышался отчаянный крик Гудзы. Нати вскочила, толкнула дверь плечом и выбежала на улицу.
На скалистом берегу Ингури стояли Джонди и Кваци. Лучи утреннего солнца падали на них спереди, и казалось, что это не люди, а две темные тени нависли над бегущей вниз рекой.
Джонди стоял у самого обрыва и смотрел на сбегающую к реке тропинку. Кваци тоже смотрел на тропинку. И люди Хурциа, — кроме них, никого не было на берегу, — смотрели туда же.
Нати направилась к Джонди. Она прошла мимо Кваци, приблизилась к Джонди и остановилась чуть позади него. И тут она увидела: по узкой, извилистой, стремглав сбегающей к Ингури тропе вооруженные чужаки, те самые, которых так боялась Нати, вели пленных. На глазах у пленных были повязки, рты заткнуты кляпами, а руки загнуты назад и связаны. "Куда это они ведут наших? И почему Джонди…" Она не додумала этой мысли, она отбросила ее прочь, как уже не нужную, — и глаза, и душа ее прозрели в один и тот же миг. Если за мгновение до этого ей еще казалось, что она видит сон, дурной, кошмарный сон, то сейчас она увидела все таким, каким оно было, — и чужеземцев, угоняющих ее земляков, и Джонди, и себя…
О, лучше бы ее глаза не видели. Она готова была бежать без оглядки, такое это было страшное открытие.
— Нати, — жалобно позвал Гудза, и она
Нати вскрикнула.
Джонди быстро, словно его ужалила змея, обернулся. Он хотел сердито прикрикнуть на женщину, убирайся, мол, но, встретив ее полный презрения и ненависти взгляд, не решился. Лицо его побледнело. Он испугался и рассердился за это на самого себя. Рука его привычно потянулась к пистолету — видимо, он забыл, что оставил все свое оружие в пацхе. Джонди понял, что его движение не ускользнуло от Нати, он видел, как презрительная усмешка тронула ее губы.
Впервые их глаза встретились — глаза Нати и глаза Джонди. Нати впервые глядела в его глаза и ужаснулась: такие они были холодные и бесцветные.
Позади Джонди была пропасть. Перед ним стояла Нати и не сводила с него ненавидящих глаз. И этот бессердечный, но отчаянно смелый человек дрогнул. Жалкая улыбка исказила его губы.
"Улыбнулся, — подумала Нати, — теперь он улыбается. Господи, что это так ослепило ее, как она могла спать с этим работорговцем, как могла целовать его?"
Вдруг руки Джонди раскрылись, словно для объятия, и Нати вспомнила: так уже было не раз. Таким он виделся ей в водяной пыли у водопада и в лунной пыли, там, в его пацхе. И, ужаснувшись при мысли, что сейчас Джонди в самом деле может ее обнять, Нати изо всех сил ударила его кулаком в грудь.
Джонди пошатнулся, вскинул руки, чтобы сохранить равновесие, но движение это оказалось слишком резким, и он полетел в Ингури.
— Хат! — послышался восхищенный голос Кваци.
Нати медленно повернулась к нему.
— Ткаши-мапа, — сказал Кваци. — Ткаши-мапа! — И в два прыжка опередил Нати, когда она бросилась к тропинке.
— Уже поздно, Нати, они уже на пароме, а на ту сторону нам пока хода нет.
Внизу, на тропе, уже никого не было, а за выступом скалы, о которую с грохотом разбивались волны, тропа ныряла в густые прибрежные заросли, и ее уже нельзя было разглядеть.
— Десять человек он отпускал домой, а в пять раз больше продавал, — тихо сказал Кваци.
Позади него стояли люди из отряда, которым еще минуту назад командовал Джонди Хурциа, и во все глаза смотрели на ткаши-мапу, лесную царицу, как назвал эту девушку Кваци. Смотрели сначала молча, а затем заговорили — одни одобрительно, иные растерянно, иные зло.
А Нати ничего не слышала, никого не видела, слезы застилали ей глаза, а отчаянный крик Гудзы все еще звучал в ее ушах, заглушая и тихий голос Кваци, и все другие голоса.
1968
Перевод Э.Фейгина
ШОНИ
Девушка стояла на краю канавы… В одной руке у нее был кувшинчик, заткнутый кукурузными листьями, в другой — увязанный в платок полдник.
— Не надо, — сказал парень.
Он стоял в канаве, опершись на черенок лопаты. На его лице, разгоряченном от солнца и тяжелой работы, сверкал пот. — Мне и своей еды хватает. — По-мегрельски он говорил плохо, а когда сердился — так и того хуже.