Таинственная история Билли Миллигана (др. перевод)

Киз Дэниел

Когда Бобби только услышал о голодовке, он тут же вообразил себя лидером движения, подающим пример остальным заключенным. Подобно великому Ганди [17] в Индии, он поставит на колени правящих тиранов. Неделю спустя, когда забастовка закончилась, Бобби решил не останавливаться. Он сильно исхудал.

Однажды вечером, когда охранник открыл дверь и внес поднос с ужином, Бобби толкнул поднос, плеснув охраннику в лицо похлебкой.

Артур с Рейдженом пришли к заключению, что, хотя фантазии Бобби помогли им протянуть несколько

долгих месяцев в тюрьме, его отказ от еды чрезвычайно ослабил организм. И Рейджен причислил Бобби к нежелательным.

17

Махатма Ганди (1869–1948) – один из руководителей и идеологов движения за независимость Индии от Великобритании.

Однажды мать Миллигана пришла на свидание, чтобы отметить с сыном его двадцать первый день рождения. Распрощавшись, Томми оглянулся и заметил нечто такое, чего не видел раньше: заключенные и их женщины сидели за квадратными столиками так, что рук не было видно. Они не разговаривали и смотрели даже не друг на друга, а перед собой с каким-то равнодушием, почти стеклянными глазами.

Когда он сказал об этом Джонси из соседней камеры, тот заржал.

– Чувак, ты че, не в курсе? Да сегодня ж день святого Валентина. Они трахались – руками.

– Не верю.

– Чувак, если у тебя есть телка, готовая ради тебя на все, она приходит в юбке, а не в штанах и без трусов. В следующий раз, когда пойдем на свиданку одновременно, я покажу тебе задницу своей милашки.

На следующей неделе во время визита мамы Билли, направляясь к выходу со своей рыжеволосой красоткой, Джонси подмигнул и поднял юбку подруги, демонстрируя голый зад.

Томми покраснел и отвернулся.

Тем же вечером, когда Томми писал Марлен письмо, почерк резко изменился. Филип дописал: «Если ты меня любишь, в следующий раз приходи в юбке и без трусов».

5

К марту 1976 года у Аллена появилась надежда, что его выпустят на поруки в июне, но когда слушание отложили еще на два месяца, он забеспокоился. Из тюремных сплетен он узнал, что единственный способ добиться условного освобождения – дать на лапу служащему, который отправляет прошения в центральный офис. Аллен опять взялся за махинации: рисовал карандашом или углем наброски, менял их на вещи, которые потом распродавал или обменивал. Он снова попросил Марлен принести апельсинов, накачанных самой лучшей водкой. Один – для Рейджена, остальные – на продажу.

21 июня, через восемь месяцев после того, как его перевели в изолятор, он написал Марлен, что перенос слушания о досрочном освобождении – наверняка какая-то психологическая проверка, «либо же я конченый дебил и не понимаю, что за хрень творю, та-да-да-да». Миллигана перевели к «психам» – все в тот же изолятор блока С, десять одиночных камер, предназначенных для заключенных с психическими отклонениями. Вскоре после перевода Дэнни вонзил в себя нож, отказался от лечения, и его снова перевезли в Главный медицинский центр Коламбуса, но довольно быстро вернули в Лабанон.

Пока его держали

в блоке С, Аллен то и дело пересылал записки Уордену Долману – это были официальные протесты против его содержания в изоляторе, поскольку прослышал, что это должно быть дело добровольное. Аллен писал, что нарушаются его конституционные права, угрожал подать на всех в суд. Несколько недель спустя Артур предложил ему сменить тактику – замолчать. Ни с кем не разговаривать – ни с охраной, ни с другими заключенными. Артур знал, что это их обеспокоит. А дети отказались есть.

В августе, после одиннадцати месяцев нахождения в изоляции, в течение которых его то и дело переводили в крыло для психически больных и обратно, Миллигану сообщили, что отныне он может жить с остальными заключенными, как раньше.

– Можем дать тебе работу с относительно безопасными условиями, – сказал Уорден Долман и показал на его карандашные наброски на стенах камеры. – Я наслышан о твоих художественных талантах. Может, хочешь работать в студии мистера Рейнерта?

Аллен радостно закивал.

На следующий день Томми отправился в изостудию. Народу там было много, работа кипела вовсю: кто-то занимался шелкографией, кто-то тиснением, кто-то фотографировал, кто-то работал за печатным станком. Мистер Рейнерт, худенький жилистый мужчина, первые несколько дней, когда Томми просто сидел, не демонстрируя никакого интереса к происходящему, лишь задумчиво на него косился.

– Чем бы ты хотел заниматься? – спросил Рейнерт.

– Рисовать. Я хорошо пишу маслом.

Рейнерт склонил голову набок и посмотрел на Билли.

– У нас никто из заключенных маслом не пишет.

Томми пожал плечами.

– А я пишу.

– Ну ладно, Миллиган. Идем со мной. Думаю, я смогу кое-что для тебя раздобыть.

Томми повезло: незадолго до того в исправительном учреждении Чилликота закрылся художественный проект, так что масло, холсты и подрамники переслали в Лебанон. Рейнерт помог ему поставить мольберт.

Через полчаса Томми принес ему пейзаж. Рейнерт был поражен.

– Миллиган, впервые вижу, чтобы писали так быстро. Да еще и хорошо.

Томми кивнул.

– Мне пришлось научиться делать это быстро, иначе я рискую не закончить.

И хотя картины маслом не входили в программу работы мастерской, Рейнерт понял, что Миллиган лучше всего чувствует себя с кистью в руке, поэтому с понедельника по пятницу ему разрешалось рисовать сколько захочет. Пейзажами Томми восхищались и заключенные, и охранники, и даже кто-то из администрации. Он наскоро работал на заказ, подписывая картины именем «Миллиган»; что-то рисовал для себя, и ему разрешали передавать эти холсты домой с матерью или Марлен.

В мастерскую стал наведываться доктор Стейнберг, чтобы спросить у Миллигана совета по поводу собственного творчества. Томми объяснил ему, как работать с перспективой, как изображать камни словно под водой. Стейнберг приходил в собственные выходные, забирал Миллигана из камеры, и они рисовали вдвоем. Он знал, что Миллигану страшно не нравится тюремная стряпня, и всегда приносил ему длинные сэндвичи и бублики со сливочным сыром и копченым лососем.

– Жаль, что в камере нельзя рисовать, – однажды пожаловался Томми Рейнерту.