Таинственный двойник
Шрифт:
– Раймунд, – ласково окликнули его.
Тот даже не повернулся. Когда его окликнули в третий раз, до него дошло, что зовут его.
– А? – он обернулся, – это ты, Жак? Заходи.
Жак робко вошел.
– А мне говорят, вы мало похожи на себя. Да вы просто… ну, стали здоровее и… как бы сказать… ну… красивее.
Раймунд рассмеялся:
– Ты что это меня с женщинами сравниваешь? Мужчина должен быть мужественным, а не красивым.
– А вы мужественно… красивы. Ой, как увидит вас Жози, вот слез-то
– А это почему?
Куртка была тесна, и он с трудом стянул ее с плеч.
– Да она… замужем.
Он надеялся, что Раймунд сейчас бросится к нему с печальным лицом и начнет его расспрашивать. Но увидел абсолютно спокойное лицо Раймунда. Жака это удивило. Ведь у них была такая любовь! Кто-кто, а он-то знал это хорошо. Не раз Жак бегал к ней, чтобы просить назначить их встречу. Раймунд понял свою ошибку и постарался поскорее ее загладить.
– Знаешь, Жак, море может вымыть не только имя, но и любовь.
– Понимаю, сеньор, понимаю. Я слышал, что это такое: галера. Не дай бог! Я поставлю в храме свечу.
– Поставь, поставь, – согласился Раймунд, примеряя штаны.
– Коротки, – замечает Жак. – Придется многое шить заново. Я завтра позову Иянеля, он быстро вас обошьет.
– А он еще жив, этот старый еврей? – спрашивал Раймунд, повернувшись к слуге.
– Жив! Жив! – обрадованно воскликнул Жак, словно речь шла о его родственнике.
А обрадовался он потому, что Раймунд каким был, таким и остался: всех знает, всех помнит.
Возвращения Жака ждала вся обслуга замка. Ибо лучше него никто не знал господина. А некоторым Раймунд показался весьма подозрительным. И вот Жак идет. Важный, неторопливый. С замиранием сердца ждут они его заключения. Он останавливается перед толпой, окидывает ее взглядом. На их лицах он не встретил ничего другого, кроме одного: «Свой?» Жак тянет. Наслаждается своим особым положением – когда еще подобное может случиться! И, поняв, что дольше молчать нельзя, выпалил:
– Свой! Свой! Наш!
Толпа взбесилась. Радость была непомерной, потому что жизнь останется прежней. Появился хозяин, которого все знают. А жизненный опыт им подсказывал, что не все перемены ведут к лучшему. Их восторг был настолько бурным, что прибежала даже служанка графини узнать, в чем дело. Она готовилась к встрече, и шум оторвал ее от дела.
Раймунд еще не понимал важности этого момента. Через этих людей город решит: свой он или чужой. Он стал своим. А это гвоздь, который легко забить, да тяжело вытащить. Теперь было неважно, какое впечатление он произведет на графиню.
Раймунд вошел в комнату графини следом за дядей. Хотя на лице, заросшем, как дикое болото, трудно было что-либо заметить, в его душе был трепет. Не дай-то бог! Когда графиня увидела его – статного, подтянутого, пусть даже в грубой одежде, взглянула в его спокойные, выразительные
– Подойди ближе, дорогой мой сын, сядь рядом со мной. Ты видишь, какой я стала… – эти слова она произносила с трагическим выражением на лице.
Она сидела в кресле, тщательно одетая и причесанная, с пледом на ногах.
– Мои глаза сухи, – продолжала она, поправляя плед, – потому что я выплакала все слезы. Куда ты делся, почему никому ничего не сказал? – она, не мигая, смотрела на него.
– Дорогая моя маман, – так звал ее настоящий сын, так назвал ее и новый Раймунд, – злые враги разлучили нас. Но боги вняли вашей молитве и вернули меня к вам.
Услышав эти слова, епископ удивленно посмотрел на племянника.
– Да, да, я молилась, я молюсь и о Ферри и знаю, что он вернется, как и ты.
Епископ незаметно толкнул племянника, тот понял и сказал:
– Да, кто ждет, обычно дожидается.
– Расскажи, где тебе пришлось побывать за это время? А то от людей я слышу разное. А ты садись, – сказала она продолжавшему стоять Раймунду и показала рукой на рядом стоявшее кресло. – И вы, епископ, садитесь.
Его кресло кто-то специально поставил в стороне. Но он, не церемонясь, подтолкнул его ближе к Раймунду. Графиня покосилась, но ничего не сказала.
Его рассказ, очень яркий и живописный, часто прерывался возгласами: «Как это ужасно! Не дай бог! Как ты все это вынес!» И хотя рассказ был интересен, захватывающ, графиня утомилась. Она несколько раз, прикрывая рот, зевнула. Пару раз ее глаза самопроизвольно закрывались. Заметив это, Раймунд поторопился закончить повествование.
– И вот я перед вами!
– Как я рада, сын мой!
Она протянула руки и прижала его к себе.
– Наверное, все проголодались, прошу в столовую.
Графиня отбросила плед и встала. Но не успела сделать и шага, как перед ней предстал епископ.
– Дорогая графиня, мне с вами надо выяснить один вопрос. Ты, Раймунд, иди. Мы сейчас придем.
Когда они остались одни, де Буа сказал:
– Я бы хотел прочитать завещание моего брата. Я знаю, что оно хранится у вас.
Графиня вся передернулась. То умильное выражение, которое она держала на протяжении всей встречи, вмиг улетучилось.
– Какое завещание? – голос ее был грубоват и вызывающ.
– Моего брата, – спокойно повторил он.
– Такого завещания нет, – отрезала она.
– Вы, сеньора, забыли о нем. Давайте вместе посмотрим.
По настойчивому тону де Буа она поняла, что он так просто не отвяжется.
– Давайте, – быстро забыв про больные ноги, направилась в кабинет графа.
Епископ вошел вместе с ней. Графиня, не скрывая своего недоверия, посмотрела на него.
– Я не буду смотреть, – догадался де Буа и отвернулся.