Таинственный всадник
Шрифт:
– Нет-нет, пусть остается там.
– Тогда доброй ночи, мисс.
– Спокойной ночи. И большое спасибо за все, Мэгги.
Глаза девушки замерцали, когда она посмотрела на дверь кабинета Тайрона.
– Спасибо вам, мисс. Я уже начинала терять всякую надежду на него.
Дверь закрылась, и Рене осталась наедине с огнем в камине, тенями и музыкой. Глаза слипались, она чувствовала невероятную усталость, но все же поднялась и пошла через гардеробную в кабинет. Дрожащей рукой она нажала на ручку двери, потом спокойно толкнула ее и переступила через порог.
Тайрон сидел к ней спиной, наклонив голову. Он был задумчив и сосредоточен. Он играл Моцарта, и Рене ждала, пока длинные волшебные пальцы не замрут на клавишах, и только тогда подошла к нему и стала рядом. Он взглянул на нее удивленно, увидев неожиданный наряд и непривычную прическу – гладкие волосы струились по плечам, завитки, мерцающие при каждом движении ее тела, исчезли.
– Вы прекрасно играете, месье.
Тайрон улыбнулся и приложил указательный палец к одной брови, словно салютуя.
– Поскольку это первый комплимент, где нет таких слов, как «сумасшедший» или «клоун», я принимаю его с благодарностью.
– Вы сумасшедший. – Рене слабо улыбнулась. – Но тем не менее вы прекрасно играете.
– А вы?
Она покачала головой:
– Матушка пробовала учить меня, но все напрасно… – Она вытянула руку и пошевелила пальцами. – Они всегда стремились к самостоятельности, не подчиняясь законам музыки.
– Садитесь, – сказал он и отодвинул скамью так, чтобы Рене смогла сесть к нему на колени. – Положите свои руки сверху. Я покажу вашим пальчикам, как надо действовать.
Она улыбнулась. Пальцы Тайрона были намного длиннее, а мелодия, которую он исполнял, была знакома Рене, и она могла предугадать, к каким клавишам его руки понесут ее неловкие пальцы. Она почувствовала тепло его тела, ее грудь стала набухать, и Рене поняла, что страстно желает этого человека.
– Я чувствую себя настолько виноватой. – Она задохнулась. – Финн в тюрьме, а я думаю только о том, как… о том, как мне чудесно и тепло сейчас, – шепотом призналась Рене.
Руки Тайрона сомкнулись на ее талии.
– Сегодня ничего вы не можете сделать для Финна, как бы вам этого ни хотелось. И я принимаю ваши слова, мамзель, что вы чувствуете себя прекрасно в моем доме, как еще один комплимент.
Она закрыла глаза и отдалась нежности его губ. Его дыхание с легким ароматом коньяка слегка щекотало ее кожу, и Рене откинула голову, чтобы снова почувствовать вкус его губ. Осторожно, стараясь не повредить ее разбитую губу, он поцеловал Рене так трогательно, что она едва не расплакалась. Зная, что ему только что сделали перевязку, она повернулась у него в руках и взяла в ладони его лицо, и он целовал ее стройную шею, замирая от счастья.
Он распустил пояс халата, его руки скользнули под шелк, и грудь Рене оказалась в его ладонях. Рене выгнулась, задев клавиши фортепьяно, и те немедленно отозвались энергичным аккордом. Ласковые губы Тайрона ласкали ее соски, оставляя два влажных круга на ткани. Его руки гладили ее тело, спускаясь вниз, к бедрам, а когда снова взметнулись вверх, то Рене осталась обнаженной, мерцая молочной белизной в неярком свете свечей.
Аккорды на сей раз были громче, и отзвук их долго висел в тишине комнаты – Тайрон прижал Рене к ровному ряду клавиш из слоновой кости. Рене задрожала и напряглась, а он застонал от удовольствия, когда почувствовал, как нетерпеливо, как охотно она приняла его. Рене, горячая и страстная, была его женщиной, она так замечательно подходила ему. Звуки фортепьяно были так же ритмичны и так же лихорадочны, как и движения их тел. Потом они слились в один долгий аккорд, и он был дикий и отчаянный, ошеломивший их обоих.
В тишине комнаты слышалось теперь только дыхание Рене и Тайрона. Их сдавленные крики растаяли в воздухе, и они стояли, все еще не выпуская друг друга из объятий.
Глава 26
– Где вы научились так хорошо играть на фортепьяно? – спросила Рене, ее голос оставался все еще немного хриплым от недавних страстных криков.
Они лежали в кровати обнявшись, их руки и ноги переплелись. Занавеси на окнах они не задернули, чтобы дневной свет разбудил их, но Тайрон не сомкнул глаз в эту ночь. Он лежал, глядя в потолок, мысленно возвращаясь к событиям прошедших недель, и думал, что пропустил момент, когда еще можно было прислушаться к голосу инстинкта, задавленного в суматохе, начавшейся со встречи с Рене д’Антон, и уйти.
– Вы спрашиваете о той прекрасной симфонии, которую мы исполняли вчера вечером? Я могу только сказать… все дело во вдохновении. Прекрасная кожа цвета слоновой кости превосходно подогревает страсть…
Рене подняла глаза, чтобы посмотреть на Тайрона.
– Если вы предпочитаете не рассказывать мне…
– Есть некоторые вещи, которые не соответствуют статусу жулика и негодяя. Например, превосходное образование и относительно привилегированная жизнь, которая не полагалась мне из-за моего низкого происхождения, не дают мне права быть высокомерным.
– В вас нет ничего, что говорило бы о низком происхождении, месье, – возразила Рене, прижимаясь к нему. – И мне жаль тех, кто недооценивал вас из-за вашей крови.
– От правды никуда не денешься, – сказал Тайрон спокойно. – Я был сыном смотрителя леса, и если бы не вмешательство судьбы, то я бы сейчас, вероятно, занимался тем же, что и мой отец, у меня была бы жена и семеро хныкающих детишек, которые путались бы у меня под ногами и вопили, требуя жизни получше, чем та, на которую они обречены.
– Я в этом очень сомневаюсь, – сказала Рене улыбаясь. – Я думаю, вы рождены жуликом и должны умереть жуликом и… – ее дыхание прервалось на секунду, – и та, которой повезло бы разделить вашу жизнь, стала бы навеки другой.
Тайрон думал о словах Рене, а его рука продолжала гладить ее светлые длинные волосы. Вдруг он нахмурился.
– Я никогда никого не переделывал под себя и не допущу, чтобы и меня кто-то попытался изменить. Я всегда был доволен каждым днем своей жизни, каким бы он ни был. Не важно, что происходило в этот день. Я не выстраивал планов, не намечал никаких целей – короче, не думал о будущем. Довольно бледная перспектива для семейной, оседлой жизни, скажу я вам.