Таинственный всадник

Кэнхем Марша

– Финн давно с вами?

– Он покинул Англию вместе с моей матерью тридцать лет назад. Он очень ее любил.

– Любил… Неужели?

– Я думаю, он любил ее всю жизнь, но никогда не посмел бы сказать ей об этом или даже признаться самому себе. Когда он увидел ее мертвой у тюремных ворот, – ее голос стал тише, а ресницы дрогнули при воспоминании об ужасной трагедии, – я думала, он тоже умрет от разрыва сердца. Вы знаете, у него были каштановые волосы, а после этого они совершенно побелели.

Тайрон провел бритвой по щеке, снимая первую полосу пены.

– Я слышал о подобных случаях, но никогда не видел сам.

– Он ничем не мог помочь моей матери, и единственное, что было в его силах сделать для нее, – это спасти Антуана и меня. Он пообещал ей, она заставила его поклясть–ся, и он делал это каждое утро, потому что она не знала, сколько еще времени мы все будем в безопасности от трибунала Робеспьера. Финн обещал охранять нас и защищать.

На ее лице появилось торжественное выражение, когда она снова посмотрела на Тайрона.

– Я не думаю, что мы можем ждать – день или два. Если Финн верит, что мы с Антуаном в безопасности, и если он полагает, что, жертвуя собой, он защитит нас, тогда он сделает это.

Половина подбородка Тайрона была выбрита, и он криво усмехнулся, оттягивая кожу на шее.

– Почему вы думаете, что он надеется, будто вы в безопасности? Ведь вы оказались у меня в руках? Я думаю, с его точки зрения, я не из тех, кто может позаботиться о вас.

– По правде говоря, он велел мне доверять вам. Финн сказал, что вы хороший человек и я должна делать все, что вы скажете.

Бритва скользнула по коже, Тайрон выругался, а на шее выступила бусинка крови.

– Не похоже ли это на прощание, как вы думаете? – не унималась Рене. – Вы не думаете, что он может сделать какую-нибудь глупость, бросить вызов?

Второй порез оказался глубже, а проклятие, за ним по–следовавшее, громче, но когда Тайрон взглянул на Рене, он увидел, как она вспыхнула.

– О, вы порезались, месье.

– Я знаю, что я сделал. Может, вы пойдете, – он заставил себя улыбнуться, – пойдете и наденете что-нибудь? Мэгги оставила ваши вещи на стуле, пока вы спали. Ваше присутствие действует на меня и отвлекает настолько сильно, что я исполосую себе все лицо.

Рене стояла, пытаясь поплотнее завернуться в простыню.

– Простите, если мой вид беспокоит вас, – чопорно проговорила она, – но и я смотрю не на пустую стенку.

Она вышла, а Тайрон вдруг понял, что он все еще обнажен, если не считать полосок перевязки.

Он закончил бритье без дальнейшего кровопускания, и когда вышел из гардеробной в бриджах и в белой рубашке, Рене стояла у окна. Ее волосы ловили утренний свет и серебрились, и Тайрон решил, что она так же красива при солнечном свете, как и при лунном. Даже порез на щеке, даже рассеченная губа и синяки, испортившие молочную белизну кожи, не могли приглушить сияние, исходившее из глубины души. Ее нельзя было назвать хрупкой и слабой. Она пережила ужасы террора во Франции, выдержала козни Роса, сумела противостоять нападению Винсента, даже подставила свою шею бандиту с большой дороги с предложением задушить ее, если он подумает, что она лжет. Теперь она отвергла готовность Финна пожертвовать собой ради ее безопасности, а ведь ни один из тысячи аристократов, представителей так называемой благородной крови, даже не подумает о простом слуге.

Она все больше и больше интересовала Тайрона, и за ее улыбку, такую, что дарит она Антуану, он готов был отдать половину сокровищ. Он не рискнул заговорить, пока девушка не почувствовала его взгляд и не повернулась к нему.

На ее лице он увидел такое отчаяние, что, обеспокоенный, он подошел, взял ее за руку и обнял.

– Я могу совершать ошибки, Рене, но среди моих ошибок нет ложных обещаний, которые бы я давал испуганным молодым женщинам. Я сказал: мы вернем Финна, мы привезем его сюда обязательно.

– Я думала сейчас не о Финне, – виновато сказала она, и на ее губах задрожала улыбка. – Я… только поразилась самой себе. Оказывается, я бы хотела, чтобы семеро хныкающих детей бегали у моих ног…

Он стиснул ее в объятиях и зарылся лицом в ее волосы, но не успел он сказать и слова, как в дверь постучали.

– Войдите, – сказал Тайрон, выпрямившись.

Это был Антуан, он вбежал и сразу бросился к Рене, совершенно забыв, что уже снова может говорить. Месье Дадли велел мне подняться сюда, но очень тихо. Большая толстая леди вкухнеидвадцатьчеловеквозлечерногохода!

– Это, должно быть, Мэри, наш повар, – объяснил Тайрон со смехом. – Каждый пострел в Ковентри знает, когда она печет хлеб, вот они и тянутся сюда, как гуси, друг за другом, и ждут, чтобы набить карманы. – В ответ на немой вопрос Рене он слегка пожал плечами, – Я сам хорошо помню, что значит голодное утро.

Но не это поразило ее.

– Вы умеете читать по его губам! А в башне вы делали вид, что не умеете.

– Я? Возможно, потому что он говорил по-французски, а я этот язык плохо знаю. А чтобы объясниться с человеком, не произнося ни звука, есть много вариантов. – Он посмотрел на мальчика. – Но Дадли совершенно прав. Было бы лучше, если бы вы остались здесь и вели себя тихо. Мэри, конечно, видит только то, что хочет видеть, но у мальчишек, как извест–но, глаза очень любопытные, а языки болтливые. Я попрошу Мэгги принести поднос.

Он вернулся в гардеробную и появился спустя несколько минут. Его волосы были собраны на затылке и густо присыпаны пудрой. Казалось, пустяк, но это прибавляло ему на вид лет десять и придавало внешности угрюмость. Он надел шоколадного цвета жакет и полосатый шелковый жилет, на ходу повязывая шейный платок.

– Тайрон?

Он остановился и оглянулся.

– Вы не станете предпринимать… не пойдете куда-нибудь… не предупредив меня?

– Я только спущусь вниз. Когда мы с Дадли решим, как поступить, что предпринять, я приду и скажу вам. И отойдите от окна, мамзель. Вы словно ангел с ореолом вокруг головы, и не стоит искушать бедных грешников, которые пройдут мимо.

Дадли ожидал Тайрона в библиотеке. Его ботинки были облеплены свежей грязью, нос был красный, и с него капало.

– У тебя чертовски веселенький вид, – заметил Тайрон.

– Еще бы! В то время как некоторые валялись в теплой постели, я болтался по этому благословенному городу. И ничуть не удивился, когда обнаружил, что подхватил эту заразу вчера ночью. – Он поднес к носу огромный квадрат полотна и удовольствием высморкался, а потом, аккуратно сложив его, сунул в карман.