Так навсегда!
Шрифт:
Увы, таинственная незнакомка не ответила борцу Хрящикову взаимностью. Все усилия, включая совместные, не дали ни малейшего результата. На концерте в честь Дня лагеря под режиссурой Дмитрия Владимировича Серпорезюка мы поставили на сцене «Случай в ресторане». В такт бессмертной «Сюзанны» Адриано Челентано четверо «хулиганов» развязной походкой выдвинулись из-за кулис на культурно, с ножом и вилкой, обедающего за бутафорским столом Хряща. В следующие несколько секунд они преизрядно пожалели об этом, так как Хрящ, интеллигентно утерев сусала салфеткой, с необыкновенным изяществом и немалой амплитудой разбросал их по всем четырем сторонам света. Кошелев так вообще улетел в зрительный зал, даром что был килограммов на десять тяжелее.
Успех антреприза имела громоподобный.
Еще однажды имел место легкий спарринг с кем-то из боксеров. Причем боксер-то оказался дитятко едва ли не призывного возраста уже, и это против пусть и прекрасно подготовленного, но все-таки отягощенного лишь неполным средним образованием Хряща. Мы потом еще всё бегали за наставником и спрашивали: «Дмитрий Владимирович! Ну мы всё понимаем… Но вот так, если по чесноку и гамбургскому счету, на “чистых руках” и “раз на раз”: кто сильнее, самбист или боксер? Кто победит?» На что наставник, глядя на лицо Константина, которому полученные повреждения лишь добавляли чарующей брутальности, отвечал с исконно присущей ему бесконечной мудростью: «Ну, это же — сами видите: смотря какой боксер… и какой самбист…»
И наконец, участие Хряща в самодеятельном конкурсе «А ну-ка, девушки»… ну то есть «А ну-ка, парни!», в финале которого он, демонстрируя кулинарные навыки и готовность к будущей семейной жизни, жарил яичницу-глазунью по фирменному рецепту. А мы с Пикчерским в качестве поварят ему ассистировали, а яичницу, само собой, в качестве гонорара тут же в равных долях слопали. На самом деле яичница была самая обыкновенная, разве что присыпанная сверху зеленым лучком, и жюри оценило ее невысоко, тем более что один «глазок» Хрящ расколотил, представляя себе, видимо, давешнего боксера-оппонента. Но клянусь — едва ли в своей жизни я ел много чего-то вкуснее ТОЙ яичницы!
Но все равно Она… впрочем, уверен: впоследствии она пожалела об этом гораздо больше, нежели Хрящ!
Итак, по утрам я жарил себе ту самую яичницу. Затем неторопливо съедал ее, пил чай и приступал к обдумыванию плана действий на день. Надо было как-то с пользой и интересом скоротать бездну времени до вечерней тренировки…
«Стоп, стоп! — скажет здесь встревоженный, заботливый читатель. — А как же карантин? Как же это — а контакт?..» Отвечу с легкостью: ну а вот так! Думаю, в свете только что вышеизложенного вам уже очевидно, что все бактерии, вирусы и воздушно-капельный путь их передачи считались Дмитрием Владимировичем бабкиными россказнями и предрассудками, доставшимися нам из далекого, дремучего прошлого. Да и вообще, любая болезнь полагалась им всего лишь изощренной формой симуляции и попыткой уклониться от учебно-воспитательного процесса. И потому средство лечения применялось во всех случаях одно: повышенная физическая нагрузка. Кровь разгоняется, легкие вентилируются, мышцы активно насыщаются кислородом — как раз то, что нужно в этом положении. Ну и еще крепкий отвар липового цвета. Принявший правильно заваренный напиток пропотевал за ночь так, что со стороны казался товарищам по палате сраженным внезапным приступом энуреза. После чего выбора у больно..(зачеркнуто) у симулянта, по сути, не оставалось: или согласиться с изящными шутками и доводами братьев по оружию, или снова занять свое место в строю! А уж сослаться на какой-то там «карантин»… Отец тогда, сам будучи неоднократным и заслуженным лауреатом всеразличных сборов, собирал меня со всем тщанием и накопленным опытом. Носки простые, носки шерстяные, майка трикотажная и с длинным рукавом, ветровка на случай прохладной погоды и так далее. Так любимый тренер «закрыл» этот вопрос элементарно: в любое время суток форма одежды единая: кеды и трусы! «Карантин»…
Но времени все равно оставалось навалом.
На вторую
Игра с «Крыльями Советов», правда, предстояла гостевая, в недавно сданном в эксплуатацию дворце «профсоюзных хоккеистов», как любил их величать комментатор Писаревский. Я еще раз испытал чувство ревности к «Крылышкам», со вздохом помечтал о том времени, когда и у «Спартака» будет свой собственный стадион, потом снял с полки справочник «Улицы Москвы», развернул карту и погрузился в анализ ситуации.
Вскорости анализ показал, что искомая мной улица Толбухина расположена, по всей видимости, в такой же дыре, что и наша северная рабочая окраина. Даже если приложить линейкой, то и подальше, разве что к метро поближе. Но тоже не рядом. Сопоставив мелкие цифры в кружочках, я убедился, что с очагом цивилизации ее связывает один-единственный маршрут, да и то не факт. Может, этот «сорок пятый» и не ходит уже… эдак в такую даль одному-то соваться боязно. И энтузиазм мой малость поутих. Но не до конца.
Утром в четверг меня не обслужили в библиотеке.
— Я тебе не буду обменивать книжки, — безапелляционно заявила служительница богини мудрости Афины. — Ты эти три только вчера взял. И в понедельник приходил. Ты же не мог их все прочитать!
— Но я правда прочитал! Я же дома сижу, потому что у меня ка.. — тут я осекся. С карантином точно не дадут. — Хотите, я краткое содержание перескажу?
— Не надо. Иди читай лучше.
Я вышел на неожиданно залитую солнцем улицу. Делать было решительно нечего. Погода благоприятствовала. «Поеду, — решил я. — Заранее присмотрюсь, что там и где». Я припомнил разработанный маршрут и отважно двинулся в путь. Судьба первого «выезда» была решена.
Путь и в самом деле выдался неблизкий. Сперва до Савеловского вокзала, авансом по малой нужде, чтоб, значит, не отвлекало, потом до метро, и пересадка. Потом побродил по окрестностям «Кунцевской» и, не обнаружив конечной искомого номера, выдвинулся на вылетную магистраль. Дойду. Чай, пешочком, налегке, по твердому асфальтовому покрытию, а не по песчаному склону с полуцентнерным Пикчерским на закорках. Никуда не денусь.
Выезд, таким образом, обрел зримые черты «выхода». Минут через двадцать меня обогнал сорок пятый автобус. Но в целом удача была на моей стороне, и со следующим мы встретились в дельта-окрестности остановки. Я исполнил спурт, плюхнулся на сиденье и припал к окну.
Ехали долго. Наконец, автобус свернул куда-то в дебри будущего муниципального образования Сетунь. Сделалось страшновато. Но вдруг водитель (в наших-то краях этим баловались редко, а тут поди-ка) объявил: «Дворец спорта Крылья Советов!» Я вышел и приступил к рекогносцировке.
Маленькая будочка с надписью «касса» торчала прямо посреди дорожки. Я приблизился и опасливо заглянул внутрь. Благообразного вида бабка в очках сидела над вязаньем.
— Я, это… здрась… здрасьте, — промямлил я, замирая от волнения. — А… на хоккей? Завтра? Здесь?
— Завтра, милок, завтра. Здесь.
— А.. а… а билеты?.
— Есть билеты. Это же касса! — бабка оказалась сама доброжелательность. — Рупь двадцать, но тебе можно детский, по десять копеек.
Вот оно! Тот самый миг удачи! Если билет-то взять, то родителям деваться уже будет некуда, не выкидывать же его! Правда, такое дело… одному ехать и впрямь страшновато, надо будет Олег Юрьевича взять. Олег Юрьевич был равнодушен к хоккею, но неравнодушен к разного рода приключениям, а это — самое то. Но на двоих — уже два сорок. А по десять копеек…