Так велела царица
Шрифт:
Пусть ничего не жалетъ… Пусть нарядитъ ихъ въ роскошныя платья и дастъ имъ полную свободу гулять по дворцу… Я увижусь съ ними случайно, чтобы не испугать ихъ какъ-нибудь… Ахъ, князь! Радуется мое сердце… Вдь родные они мн, брата Карла жена и дти… Никого нтъ у меня ближе ихъ на свт, князь!
На минуту лицо императрицы затуманилось. Точно легкое облачко покрыло его. И вдругъ, снова, оно озарилось чудной, ласковой улыбкой.
— Смотри же, князь, хорошенько распорядись насчетъ моихъ милыхъ плнниковъ, — произнесла государыня, протягивая князю руку для поцлуя, — я хочу, чтобы роскошью невиданной и почетомъ окружили съ этого
— Исполню, государыня, все въ точности, согласно твоей вол,—почтительно кланяясь отвтилъ князь.
— И еще, — прибавила государыня, — скажи, кому слдуетъ, что я обоихъ моихъ плнниковъ ршила сдлать графами. Отнын они должны называться графами Скавронскими, а мать ихъ графинею. Понялъ, князь?
— Понялъ, государыня. Все будетъ исполнено, какъ ты приказать изволила.
И съ новымъ низкимъ поклономъ свтлйшій князь Меньшиковъ покинулъ кабинетъ императрицы.
НТЪ! Что же это за пытка такая! Заперли въ четырехъ стнахъ и морятъ насъ, точно гусей на убой передъ святками… Коли ршили казнить, такъ ужъ пускай казнятъ, только бы скоре… А то нтъ силъ сидть здсь дольше, ожидать.
Такъ сердитымъ голосомъ говорилъ 12-лтній Мартынъ Скавронскій, бгая по большой свтлой горниц, точно маленькій львенокъ, запертый въ клтку. Его мать сидла въ углу на лавк, сложивъ руки.
Съ тхъ поръ, какъ ее, съ двумя ея сыновьями, увезли изъ Дагобена, она почти все время проводила въ молитв, со страхомъ ожидая, что, не сегодня — завтра, ее разлучатъ съ ея дтьми.
Изъ Дагобена всхъ троихъ повезли прямо въ городъ Ригу, гд начальникъ края, князь Рпнинъ, веллъ ихъ привести къ себ.
— Васъ зовутъ Марія Скавронская? — спросилъ онъ сухо.
— Да, — чуть слышно отвчала бдная крестьянка.
— А тебя — Мартынъ Скавронскій? — спросилъ князь, обращаясь къ старшему мальчику.
— Да, меня зовутъ Мартынъ Скавронскій, а моего младшаго брата — Иванъ Скавронскій, и мы, — прибавилъ смло спрошенный, — никакой вины за собой не знаемъ, и ни въ чемъ не провинились… За что-же насъ увезли изъ Дагобена?
— Это вы узнаете въ Петербург, куда велла васъ привезти сама императрица, — отвтилъ князь Рпнинъ. — Кстати, — прибавилъ онъ, — не помните ли, была у вашего отца сестра?…
— Какъ же, была, только мы ее не помнимъ… Она… — и Мартынъ хотлъ было еще что-то прибавить, но мать въ испуг быстро подскочила къ нему и закрыла ему ротъ рукою.
— Молчи, Мартынъ! — крикнула она, — ты погубишь насъ всхъ!..
Князь Рпнинъ больше не разспрашивалъ. Онъ веллъ лишь въ тотъ же день приготовить дорожную колымагу и приказалъ солдатамъ отвезти Марію Скавронскую и ея сыновей въ Петербургъ «подъ крпкимъ карауломъ» и по дорог не разговаривать съ ними, не спрашивать ихъ ни о чемъ.
Дорога длилась долго-долго, несмотря на то, что везд по пути уже знали, что по повелнію самой царицы везутъ въ Петербургъ какихъ-то крестьянскихъ мальчиковъ и что сама императрица приказала, чтобы везли ихъ какъ можно скоре.
По вотъ, они прибыли
Дни проходили за днями, — но къ нимъ никто не приходилъ, кром стараго, глухого привратника, приносившаго имъ ду, и который на вс вопросы отвчалъ: «не слышу!»
Съ каждымъ днемъ сердце Маріи Скавронской сжималось все боле и боле въ страх за участь ея дтей, а голова была наполнена самыми тяжелыми и печальными мыслями. Бдная женщина уже ршила, что не сегодня-завтра и ее, и ея дорогихъ мальчиковъ поведутъ на казнь, хотя ровно никакой вины за собой не знала.
Какъ-то разъ утромъ, у дверей комнаты, въ которой сидла Марія и ея сыновья, раздался легкій стукъ. Марія и ея младшій сынъ вздрогнули и прижались одинъ къ другому.
— Это ужъ, наврно, пришли за нами, чтобы вести насъ на смерть! — сказалъ Мартынъ. — Но не бойся ничего, матушка. Мы съ братомъ умремъ, какъ честные, храбрые люди, — произнесъ онъ твердымъ голосомъ, съ пылающими глазами.
Дверь горницы, гд находились оба мальчика и ихъ мать, распахнулась, и неслышно ступая по мягкимъ коврамъ, вошелъ человкъ въ нарядномъ, обшитомъ позументами, нмецкомъ кафтан, въ сдомъ парик на голов. У него было очень важное лицо. За нимъ двое людей, одтыхъ точно такъ же, внесли огромный ящикъ и поставили его посреди комнаты.
При вид этихъ важныхъ, нарядныхъ господъ Марія Скавронская быстро встала со своего мста и низко поклонилась имъ, по-крестьянски, въ поясъ. Сыновья ея послдовали примру матери. Каково-же было ихъ изумленіе, когда трое важныхъ господъ, выстроившись въ рядъ, отвсили и имъ, въ свою очередь, такой низкій поклонъ, какимъ кланяются только очень знатнымъ особамъ. Марія ршила, что важные господа захотли посмяться надъ бдными плнниками. Испуганная, она поклонилась еще ниже, чтобы какъ-нибудь умилостивить важныхъ господъ.
Люди въ шитыхъ кафтанахъ снова отвтили новымъ поклономъ и на этотъ разъ еще боле низкимъ, такимъ низкимъ, что ихъ блые парики чуть-чуть что не коснулись пола.
СКАВРОНСКАЯ и ея сыновья стояли какъ громомъ пораженные. Они не знали, что подумать… Такъ издваться надъ бдными плнниками! Это было ужасно! И, чтобы умилостивить своихъ мучителей, несчастная Марія начала отвшивать поклонъ за поклономъ, все ниже и ниже, ни на минуту не останавливаясь, шепнувъ длать то же обоимъ сыновьямъ. Но къ ужасу крестьянки, вошедшіе господа отвчали ей еще боле низкими и почтительными поклонами.
Наконецъ, Марія не выдержала.
— Добрые господа! — вскричала она голосомъ, въ которомъ слышались рыданія. — Не издвайтесь надо мною, если въ сердц вашемъ есть капля жалости ко мн и къ моимъ несчастнымъ сиротамъ. Если уже ршено вести насъ на казнь, то ведите насъ, только не томите больше! Не смйтесь надъ нами, милостивые господа!
И она тяжело рухнула въ ноги старшему изъ вельможъ, какъ мысленно назвала людей въ шитыхъ кафтанахъ.
— На казнь!? Господь съ тобою, матушка-графиня! — послышался надъ нею испуганный голосъ, и вс трое людей въ кафтанахъ со всхъ ногъ бросились поднимать ее съ полу.