Так велела царица
Шрифт:
Мартынъ смло сдлалъ шагъ впередъ по направленію къ черному человку, въ то время, какъ Ваня, убжавъ въ уголъ комнаты, оставался тамъ ни живъ, ни мертвъ.
Съ минуту-другую Мартынъ стоялъ, не двигаясь, въ нсколькихъ шагахъ отъ чернаго человка и внимательно разглядывалъ невиданное имъ до сихъ поръ зрлище.
Вдругъ Мартынъ весело расхохотался:
— Не бойся, Ваня, это не живой человкъ, а просто черная кукла… Знатная кукла, что и говорить! Подойди — погляди-ка!
— Ни за что не пойду! — послышался изъ угла испуганный дрожащій голосокъ. — Я боюсь.
— Да онъ и не движется…
И, чтобы придать храбрости брату, Мартынъ подбжалъ къ нему, схватилъ его за руку и потащилъ къ черному человку.
— А вотъ ты сейчасъ убдишься, что это просто кукла!.. — говорилъ онъ и въ то же время, прежде чмъ Ваня усплъ сказать что-либо, подскочилъ къ черному человку и изо всхъ силъ ущипнулъ его за ногу.
Черный человкъ ожилъ мгновенно. Короткій, рзкій крикъ огласилъ комнату. Черная, словно вымазанная сажей, нога приподнялась и однимъ хорошимъ пинкомъ поддала Мартына такъ, что тотъ сразу очутился въ противоположномъ углу комнаты и растянулся во всю длину.
Лежа на полу, Мартынъ съ глуповато-растерянной улыбкой смотрлъ во вс глаза на чернаго человка и говорилъ съ самымъ сконфуженнымъ видомъ:
— А и впрямь живой… Живой и есть, коли лягается…
— Я говорилъ, я говорилъ теб! А ты не слушалъ! — чуть не умирая со страха лепеталъ ему, стуча зубами, младшій братъ. — Побжимъ-ка отсюда скоре, а то онъ, кто его знаетъ, начнетъ лягаться снова. Только надо пробжать мимо такъ скоро, чтобы онъ не усплъ схватить насъ…
И оба мальчика со страхомъ посмотрли въ сторону чернаго человка. Но тотъ уже снова точно окаменлъ и не обращалъ на нихъ ни малйшаго вниманія. Только черные, какъ угольки, и круглые, какъ вишни, зрачки ходили по блому полю глазного яблока, подобно часовому маятнику, да алыя губы оттопырились еще больше въ веселую насмшливую улыбку.
— Вишь ты, смотритъ! — подталкивая Мартына, прошепталъ Ваня.
— Ничего, не бойся! А мы все-таки пробжимъ! — также шопотомъ отвчалъ тотъ. — Только смотри, не звай. Разъ, два, три! — отсчиталъ Мартынъ.
— Три! — эхомъ повторилъ Ваня. И, не чуя ногъ подъ собою, оба мальчика бросились во всю прыть мимо чернаго человка, перескочили порогъ и ворвались, какъ ураганъ, въ слдующую горницу.
— Чего вы испугались? — послышался за ними голосъ чернаго человка, — я такой же человкъ какъ вы, только кожа у меня черная, потому что я родился въ стран, гд солнце очень припекаетъ. Я — арапъ государыни…
Они бросились мимо чернаго человка…
Но мальчики не слышали его словъ и бжали безъ оглядки.
ОТЧАЯННЫЙ вопль и звонъ чего то упавшаго на полъ остановилъ бжавшихъ мальчиковъ. Передъ ними предстало испуганное на-смерть лицо
— Что вы надлали, ваши сіятельства! — съ отчаяніемъ лепеталъ камердинеръ. — Вы изволили наскочить на меня и сбить меня съ ногъ, пока я несъ любимое жаркое государыни… И теперь его нтъ! Что мн длать! Что мн длать! Если-бъ вы только знали, что ожидаетъ меня за это!
Но мальчики и не слышали этихъ жалобъ: они такъ и замерли отъ неожиданности передъ лежащимъ у ногъ ихъ кускомъ дичи, распространяющимъ вокругъ себя чудесный запахъ.
Особенно Мартыну пришелся по вкусу этотъ аппетитный запахъ. Онъ подмигнулъ брату и, прежде чмъ камердинеръ императрицы могъ остановить его, бросился на полъ по сосдству съ опрокинутымъ блюдомъ и принялся уплетать его съ жадностью проголодавшагося волченка.
Ахъ, что это была за странная картина!
Мартынъ подхватывалъ обими руками горячіе, обильно смоченные какимъ-то темнымъ, необычайно вкуснымъ соусомъ, куски жаркого и проворно отправлялъ ихъ въ ротъ.
Вскор его нарядный кафтанъ, лицо и даже парикъ покрылись темными пятнами, которыхъ онъ и не замтилъ, но которыя придавали ему видъ какой-то пестрой зврюшки.
Ваня, съ завистью поглядывая на брата, съ аппетитомъ уплетающаго за об щеки, долго крпился. Наконецъ не выдержалъ, и самъ, бухнувшись подл него, сталъ поглощать не хуже Мартына вкусное жаркое.
Увлекшись своей работой, они и не замтили, какъ цлая толпа лакеевъ окружила ихъ и очнулись только тогда, когда громкій хохотъ раздался за ихъ спинами. Одинъ только старый камердинеръ, тотъ, который несъ злосчастное блюдо съ жаркимъ, не смялся и весь блдный отъ волненія съ сокрушеннымъ видомъ смотрлъ на размазанное на полу кушанье.
— А все-таки, ваши сіятельства, вы должны пожаловать къ обду. Такъ велла государыня, — говорилъ одинъ изъ лакеевъ.
— Ну, что-жъ, пойдемъ, если непремнно хотятъ, чтобы мы еще покушали! — весело произнесъ Мартынъ.
Лакеи опять расхохотались.
Оба мальчика встали красные, перепачканные до неузнаваемости, но безконечно довольные своимъ неожиданнымъ угощеніемъ.
— Ваши сіятельства, господа графы, не угодно ли будетъ помыться и переодться? — предложилъ братьямъ одинъ изъ лакеевъ, едва удерживаясь отъ смха при вид ихъ запятнанныхъ, перепачканныхъ физіономій.
— Если новый костюмъ будетъ такъ-же хорошъ, какъ этотъ, переодвайте насъ сколько угодно, — отвчалъ спокойно Мартынъ, облизывая себ пальцы.
— Но надо торопиться, ваше сіятельство: скоро доложатъ, что пора обдать! — ввернулъ свое слово другой лакей.
— О, что касается этого, то обдать я не хочу! Мы уже отлично закусили съ братомъ! Не правда-ли, Ваня? — подтолкнулъ брата Мартынъ.
Четверо лакеевъ почтительно взяли мальчиковъ подъ руки и повели въ приготовленные для нихъ аппартаменты. Тамъ обоихъ мужичковъ-графовъ вымыли, пообчистили и переодли въ новое платье.
Мартынъ былъ очень доволенъ новымъ костюмомъ, а еще боле случайнымъ пиршествомъ, надлавшимъ столько хлопотъ, но пришедшимся ему какъ нельзя боле по вкусу.