Такая разная Блу
Шрифт:
***
В течение недели мы говорили об испанской инквизиции, поэтому этот день начался с монолога Уилсона об отличии последних от охотников на ведьм.
— Мы привыкли считать охоту на ведьм пережитком средневековья, однако между 15 и 18 веком в колдовстве было обвинено более 100 000 человек. Из них примерно 60 тысяч подверглись экзекуции. Чаще всего обвиняемых сжигали на костре. 75% являлись женщины. Откуда взялось это непропорционально большое число? Считалось, будто женщины больше подвержены дьявольскому влиянию, — изогнул брови Уилсон, и девушки в классе тут же возмутились.
— Что? — вскинул он вверх руки. — Все началось с Адама и Евы. Во всяком случае это было основным аргументом церкви в средние века и после. Среди обвиняемых были бедные и пожилые женщины. Кроме того, женщины часто работали акушерками и целительницами. Они много готовили и заботились о других, поэтому обвинить женщин в том, что они готовят зелье или яд или произносят заклинания, было проще, чем мужчин. Мужчины привыкли решать споры на кулаках, женщины же слабее физически и предпочитают прибегать к помощи слов и, возможно, более склонны к словесным взбучкам, что тогда расценивалось как ведьмино проклятье. Раньше для того, чтобы дискредитировать женщину, достаточно было обвинить ее в колдовстве. А как мы дискредитируем сильных женщин сегодня?
Класс уставился на Уилсона в недоумении. А потом во мне что-то щелкнуло.
— Мы навешиваем на них ярлык суки, — смело выпалила я.
Ученики ахнули, как это обычно бывало, когда кто-то произносил плохое слово. Уилсон не смутился. Просто задумчиво посмотрел на меня.
— Да. Это почти то же самое. Давайте сравним. Раньше, о женщине судили по красоте. Ее оценивали по лицу. А что происходило с ней потом, когда красота увядала?
Класс оживился.
— Ее ценность падала, а что происходило с ее свободой? Женщина, которая уже не так красива, не может соревноваться за руку богатого и привилегированного мужчины, а значит ничего не теряет. Пятидесятилетняя старуха в 16 веке была более независима, чем пятнадцатилетняя девочка, которая вынуждена была думать о выгодном замужестве. Поэтому-то менее привлекательные женщины имели больше свободы, чем красавицы.
— Сегодня женщин также оценивают по внешним данным, намного больше, чем мужчин. Но времена изменились, и женщинам уже не нужен мужчина, чтобы прокормить себя. Сегодня женщины почти ничего не теряют, высказывая свое мнение, поэтому нет смысла называть их ведьмами. Однако мы все еще придерживаемся тактики, приемлемой многие годы назад, только используем другое слово.
Класс засмеялся, и Уилсон улыбнулся, прежде, чем продолжить.
— Это подводит нас к выпускному проекту. Какие ярлыки навешаны на вас? Почему вы их носите? Многие из вас выпускники и скоро выйдут в мир. Хотите ли вы взять этот ярлык с собой в новую жизнь? Или вы хотите оставить его в прошлом и придумать себе новое имя? — Уилсон обвел взглядом сосредоточенные лица.
— К сожалению, в школе, а часто и в жизни, нас оценивают по плохим поступкам. Вспомним Мэнни. — В классе воцарилась тишина, и сам преподаватель замолчал на несколько минут, словно воспоминание давалось ему очень тяжело.
— Но для многих из нас жизнь складывается из маленьких выборов, маленьких действий, маленьких моментов день за днем. И если взглянуть на нее с этой точки зрения, ярлыки могут быть довольно неточными. Все мы носим множество ярлыков с самыми разными характеристиками. — Уилсон подошел к столу. — Вот. Возьмите и раздайте каждому по экземпляру. — Историк отдал стопку чистых белых листов ученику, сидящему в переднем ряду. На каждом листе располагалось порядка двадцати разных ярлыков. Я взяла один лист и передала стопку назад.
— Если бы я попросил вас вырезать эти лейблы и прикрепить к себе, а затем пройтись по классу и позволить разным людям написать что-нибудь о вас — всего лишь слово, например, ведьма, как думаете, что бы они написали? Проверим?
Я почувствовала, как внутри живота зародился страх. В классе также поднялось беспокойство.
— Что, не нравится затея? К счастью для вас, она мне тоже не по душе. Во-первых, люди могут быть слишком вежливыми или слишком жестокими, поэтому честного отношения вы не увидите. А во-вторых, для нас очень важно, кто и что о нас думает… да-да, именно так, как я сказал. Это очень важно. — Уилсон помолчал, убеждаясь, что мы все слушаем его. — Вы, конечно, готовы отрицать это, но так или иначе это важно. — Он сделал ударение на последнем слове и посмотрел на нас.
— Но несмотря на то, что это важно, намного важнее, что мы сами думаем о себе, так как, как мы уже обсуждали в начале года, наша вера определяет нашу жизнь. И нашу историю. Поэтому я хочу, чтобы ВЫ дали себе оценку. Двадцать ярлыков. Будьте предельно честными с собой. Один лейбл — одно слово, максимум два. Будьте лаконичны. Ведь ярлыки всегда короткие и меткие, не так ли?
Уилсон открыл большую упаковку черных маркеров и попросил раздать их всем. Несмываемые маркеры. Мило. Я посмотрела на сосредоточенных учеников вокруг себя. Крисси обводила черный маркер своими гелевыми ручками, торопливо выводя на карточках слова типа «красивая» и «милая». Я боролась с желанием написать «ПНИ МЕНЯ» на одном из своих листочков и прикрепить его не ее задницу. А на остальных я хотела написать «ДА ПОШЕЛ ТЫ» и один за другим наклеить их Уилсону на лоб. Он был таким занудой! И как только тот, кто так мне нравится, может быть таким раздражающим?
Образ Уилсона с наклеенными на лбу ярлыками на секунду заставил меня улыбнуться. Я уставилась на стопку белых карточек перед собой в надежде на озарение. Что я могла написать? Беременная? Обрюхаченная? Это бы меня классифицировало. Ведь нужно два слова, так? Или, может быть, мерзкая? Или… НЕУДАЧНИЦА. А как насчет поддатая? Уделанная? Конченная? Слово, возникшее вслед за этим заставило меня вздрогнуть. Мама… ох, нет!
— Я не могу этого сделать, — нетерпеливо воскликнула я.
Все повернулись в мою сторону, перестав писать и раскрыв рты. Я не хотела обсуждать причины. Я просто не могла сделать этого и все. И не собиралась.
— Блу? — мягко обратился ко мне Уилсон.
— Я не буду этого делать.
— Почему нет? — Его голос все еще был мягким и вежливым. Лучше бы он кричал…
— Потому что это неправильно и… тупо!
— Почему?
— Потому что это очень личное! Вот почему! — Я взмахнула руками и ярлыки разлетелись по полу. — Я бы могла солгать и написать кучу слов, которые ничего не значат и в которые я не верю, но в чем тогда смысл? Поэтому я не стану этого делать.
Уилсон внимательно смотрел на меня.
— Значит ты отказываешься выполнять задание? Так?
Я смотрела на него с каменным выражением лица.
— Ты отказываешься? — спросил он снова. — Потому что в этом случае, ты прошла этот маленький тест блестяще.
Внутри меня начал подниматься протест, а ученики вокруг, казалось, были сбиты с толку и не знали, что делать. Но Уилсон проигнорировал их вопросы и продолжал.
— Я хочу, чтобы вы выбросили ваши ярлыки. Разорвите их, скомкайте, выкиньте в мусорное ведро.
Я почувствовала, как краска отливает от моего лица и сердце возвращается к привычному ритму. Уилсон смотрел по сторонам, но я знала, что, говоря, он обращается именно ко мне: