Такая разная Блу
Шрифт:
Я сглотнула, борясь с сомнениями.
— Я пыталась измениться, Уилсон. Помните ночь, когда мы говорили об искуплении? Ту самую ночь, когда не завелась моя машина, и мы были спасены Ларри и Карли? (прим. переводчика — Персонажи игры «Ходячие мертвецы»).
Уилсон усмехнулся и кивнул, заправляя волосы мне за ухо. Я постаралась унять дрожь в момент, когда его пальцы коснулись моей кожи. Он пытался успокоить меня, и я охотно позволяла ему делать это, мечтая положить голову на
— В ту ночь… что-то произошло со мной. Что-то, чего я никогда не чувствовала раньше. Я была убита горем и болью, пожирающими меня изнутри. И я молилась. Я умоляла о любви, хотя совершенно не представляла, что это такое. Я жаждала быть любимой и любовь… как будто проходила сквозь меня. Не требовалось никаких признаний, никаких ультиматумов и никаких доказательств. Она была безусловной. Мне стоило только попросить. И я просила любви, меняясь под ее воздействием. И в этот момент я исцелилась. — Я взглянула на преподавателя, надеясь, что он поймет меня. Казалось, мои слова полностью поглотили его, и я почувствовала, что могу продолжать.
— Не поймите меня неправильно. Я не стала идеальной. И мои испытания не обратились в прах. Слабость не превратилась в силу, и напряжение не сошло не нет. И боль ничуть не утихла, но я… все равно чувствовала, что исцеляюсь. — Слова так и лились из меня, озвучивая мысли, которые за этот вечер я успела прокрутить в голове сотни раз. — Казалось, будто раны на моем сердце затягиваются, а камни падают с души, я ощущала себя цельной, понимаете?
Уилсон смотрел на меня, чуть приоткрыв рот. Он встряхнул головой и потер спину так, словно не знал, что ответить. Мне было интересно, придал ли он какой-то смысл моим словам или снова начнет настаивать на том, что я измотана.
— Это, должно быть, самая прекрасная вещь, которую я когда-либо слышал.
Настал мой черед впериться в него взглядом. Он смотрел мне прямо в глаза, пока я не отвернулась, смущенная удовольствием, отраженным в его взгляде. Через минуту Уилсон заговорил снова.
— Итак, ты испытала все эти чудесные эмоции. Ты назвала их искуплением. Очевидно, ты поняла, насколько они приятны, и теперь ты уверена, что совершила нечто настолько гнусное, что не сможешь быть прощена вновь?
Я не думала об этом с этой стороны.
— Это не так… точнее, не совсем так. Полагаю, я думала, что мне удалось отойти от себя прежней. А теперь я вижу, что не могу сбежать от прошлых ошибок.
— И даже искупление не смогло уберечь тебя от последствий?
— Нет. Не смогло, — прошептала я. Все верно. Искупление не уберегло меня от последствий. Я чувствовала себя так, словно меня предали. Мне казалось, будто поток любви, в который я попала в ту ночь, исчез, так и не дав мне шанса понять, достойна ли я этого.
— И что теперь?
— Это как раз то, почему я здесь, Уилсон. Я не знаю, что теперь.
— А я не смогу помочь тебе советом, пока не узнаю, о какой проблеме идет речь, — вежливо заметил тот.
Когда я отрицательно покачала головой, он вздохнул и устремил взгляд на ночную улицу. Наши мысли вертелись вокруг нужных слов, да только сказать было нечего.
— Иногда нет никакого спасения, — заключила я, смотря прямо перед собой. Я все еще не знала, как поступить. Но надеялась, что решение придет. Само.
Уилсон подпер рукой подбородок и задумчиво посмотрел на меня.
— Когда погиб мой отец, я был потерян. Больше всего на свете я жалел о наших отношениях, но не имел возможности ничего исправить. Я присоединился к корпусу мира только потому, что папа сказал мне, что я не должен терять времени, и в течение двух лет надрывал задницу, живя почти в примитивных условиях. Долгое время мне хотелось сбежать из Африки. Мне хотелось вернуться домой и жить под опекой матери. Но затем Африка спасла меня. Я узнал о себе очень многое. Я вырос и понял, чем хочу заниматься в жизни. Так что порой вещи, от которых мы хотим убежать, спасают нас.
— Может быть.
— С тобой все будет в порядке, Блу?
Я взглянула на него и постаралась улыбнуться. Он был так серьезен. Мне стало любопытно, был ли он таким, пока его отец был жив. Он был одним из тех, кого Беверли называла благопристойными людьми. Постаревшим в душе раньше времени.
— Спасибо, что поговорили со мной. С Шерил душевных бесед не получается.
— А ты обращалась к Мейсону и Колби? Кажется, у них здорово получается решать мировые проблемы.
Я прыснула со смеху, чувствуя облегчение в груди.
— Я заставил ее рассмеяться. Да я просто красавчик!
— Да, Уилсон, вы красавчик. Чуть больший, чем Блу Ичхоук, и мы оба знаем об этом.
Историк согласился, приняв мои слова за шутку. Затем он встал и помог мне подняться. Потом Уилсон проводил меня до грузовика, усадил внутрь и ущипнул за щеку, словно мне было пять, а ему двадцать пять.
— Шесть недель, Ичхоук, и мир ваш.
Я лишь пожала плечами, ощущая на них вес этого мира отчетливее, чем когда-либо прежде.
***
Выпускной был назначен на конец мая и должен был пройти на футбольном поле. А это значило, что на улице будет относительно сносная температура, а на трибунах — куча друзей и родственников. Я сказала «относительно», хотя на самом деле в 10 утра температура достигала отметки в 33 градуса по Цельсию. Я ужасно нервничала, и жара не прибавляла мне уверенности. Мне хотелось надеть свою шапочку и мантию, получить диплом и показать средний палец всем тем, кто не верил, что я продержусь в школе дольше двух лет. И я бы сделала это. С трудом, но сделала бы. Но к сожалению, я влетела в туалет за минуту до того, как мы должны были выстраиваться в ряд на футбольном поле. Меня стошнило тем немногим, что было в желудке, после чего я старалась восстановить дыхание в перерывах между спазмами, скручивающих его то так, то сяк.