Такая разная Блу
Шрифт:
— Никто не будет скучать по мне. Никто даже не пришел посмотреть, как я буду выходить на сцену.
— У тебя есть я. Я буду аплодировать и выкрикивать твое имя.
— Если вы это сделаете, я надеру вам задницу, — хохотнула я.
Уилсон покатился со смеху.
— Узнаю мою Блу, — затем он указал на мою мантию с шапочкой. — Вперед!
Что ж, в конце концов это и впрямь была моя церемония вручения. Впрочем, по школе я скучать не буду. Я вышла на поле вместе с Уилсоном. Сдержано и неторопливо я прошествовала к своему месту, не обращая ни на кого внимания, хоть одноклассники и провожали меня взглядами. Уилсон занял место
Глава 14
Индиго
Я проводила в общежитии так мало времени, как только могла. Вся квартира пропахла сигаретным дымом, и, хотя я старалась держать дверь по возможности закрытой, а окно распахнутым, лето в Лас-Вегасе было жарким. Находиться в спальне долго было просто невозможно. В мастерской за общежитием не было прохладнее, однако свежий воздух и работа отвлекали меня от жары. Я была поглощена работой над своим последним творением, когда на подъездную дорожку заехала чья-то машина. Я повернулась и увидела Уилсона, выходящего из своей серебристой субару. Я вышла из мастерской на солнечный свет, ожидая, когда историк подойдет ближе.
— Твоя тетя сказала, что я могу найти тебя здесь, — сообщил он вместо приветствия.
— Она открыла дверь? Вот так чудеса!
Когда я уходила, Шерил спала на диване после ночной смены. Перед тем как выйти, я натянула на себя топ и шорты. Мой живот уже начал потихоньку округляться, но на одежде это пока не отражалось. Я взглянула на свои шлёпанцы и пошевелила накрашенными пальцами на ногах. Они были чистыми и побритыми, но волосы после душа все еще были влажными, и мне пришлось собрать их в высокий конский хвост. Я даже не взглянула на себя в зеркало перед выходом и теперь не знала, что цепляло меня больше: то, что Уилсон видит меня в таком виде, или то, что меня беспокоило, что Уилсон видит меня в таком виде. Сам Уилсон тем временем остановился и оглядел меня. Я тут же съежилась и приняла оборонительную позицию.
— Что это вы на меня так смотрите?
Уилсон стоял, запустив руки в карманы и недоуменно искривив брови.
— Ты выглядишь по-другому.
— Ага, — подтвердила я. — Я выгляжу как чучело. Ни макияжа, ни прически и в измазанной одежде.
— Измазанной? — брови Уилсона взметнулись вверх.
— Да-да. Одно из ваших английских словечек.
— Я понял, но знаешь, тебе идет…
— Мне идет измазанная одежда? — Я постаралась сдержать обиду. — Вот уж благодарю покорно, мистер Дарси, — хлопая ресницами, добавила я с акцентом, с каким говорят южные красавицы. — Вы такой же романтичный, как ваше имя.
— Я имел в виду естественность. Ты наносишь слишком много макияжа. — Уилсон передернул плечами и отвернулся.
— Девчонки не должны наносить слишком много теней, — пошутила я, стараясь притвориться, что мне нет дела до его замечания. Я протянула руку к волосам, снимая резинку.
— Расскажи мне, над чем ты работаешь? — Уилсон развернулся и встал возле меня, коснувшись длинным пальцем впадины на деревянной поверхности.
—
— И когда же ты понимаешь, что работа завершена? — Уилсон улыбнулся.
— Это всегда большой вопрос. Когда надо остановиться. Я стараюсь чувствовать скульптуру, над которой работаю. Вдохновение обычно приходит ко мне в процессе творчества. — Я задумчиво прикусила губу. — Как думаете, на что похожа эта работа?
Уилсон пригляделся.
— Если присмотреться, она похожа на виолончель, которую расплавили, точно ириску…
Я не смогла признаться ему, что тоже вижу виолончель. Это было слишком личным, как чувства, которые я испытала в ту ночь, когда впервые услышала, как он играет, и когда поклялась себе измениться.
— Что это? — поинтересовался историк, коснувшись впадины на отшлифованной деревянной поверхности.
— Червоточина.
— Ты уберешь ее?
Я отрицательно покачала головой.
— Скорее всего, нет. Я просто замажу ее шпатлевкой. Иногда одна проблема помогает предотвратить другую.
— Что ты имеешь в виду.
— Эта небольшая дырка, так?
Он кивнул.
— Если я начну резать ее, то может пойти трещина, которая либо расширит дырку еще больше, либо создаст новую. В любом материале есть свои несовершенства, но, честно говоря, если бы дерево было идеальным, оно не было бы таким красивым. И помнится, кто-то как-то сказал мне, что быть идеальным скучно.
— Значит, ты меня все-таки слышала! — заулыбался Уилсон.
— Обычно да, — ляпнула я, не подумав, и тут же пожалела об этом.
— Как ты себя сегодня чувствуешь? — взгляд историка тут же стал серьезным.
Я замерла, расслабляя и напрягая мышцы.
— Как огурчик! — сухо ответила я, не желая говорить на эту тему. На самом деле, утром меня выворачивало наизнанку битый час. Однако десять крекеров и свежий воздух сделали свое дело: теперь я чувствовала себя нормально. Я вновь подумала о том, как много времени мне еще предстоит провести в прокуренной квартире. Это не шло на пользу ни мне, ни тем более малышу. В ту же секунду желудок скрутило, и я подумала, что от части моя непрекращающаяся тошнота связана со страхом.
— Твоя тетя знает о беременности? — в эту минуту Уилсон проявлял прямо-таки чудеса бестактности.
— Нет, — коротко ответила я.
— А у врача ты хотя бы была?
— Еще нет. — Мне не хотелось встречаться с ним взглядами. Не думаю, что мой визит в центр планирования семьи можно считать за посещение врача. В молчании Уилсона чувствовалось явное осуждение. Я вновь вернулась к скульптуре и глубоко вздохнула.
— Я свяжусь с центром здравоохранения и социального обеспечения и спрошу, где могу получить медицинскую помощь, хорошо?
— Хорошо, — коротко ответил Уилсон, кивнув. — И еще… Ты должна бросить курить.
— Я не курю! — Как было бы здорово, если бы он смог прочесть мои мысли.
Но Уилсон глядел на меня с подозрением.
— Я не курю, Уилсон, ясно?! Но я живу с женщиной, которая дымит как паровоз. Вот почему от меня разит табаком. И я ничего не могу с этим поделать, но спасибо, что указали мне на это.
Недоверие исчезло из его взгляда, а сам он порывисто вздохнул.
— Прости, Блу. Я невероятно удачлив на всякого рода неловкости. Я не из болтливых, но отчего-то частенько оказываюсь в неприятных ситуациях.