Таких щадить нельзя (Худ. С. Марфин)
Шрифт:
— Мда-а! — неопределенно промычал Агафокл Семенович, углубляясь в борщ.
— Нет, такое даже невозможно вообразить, — категорически заявила Ольга Никифоровна, услышав в неопределенном мычании мужа опасность для задуманной комбинации. — Сына заслуженного полковника, героя Отечественной войны, человека, которого уважает и любит сам командующий, берут и сажают в камеру как какого-то рецидивиста-вора. Ну, пусть Костюнчика втянули в шайку, но ведь втянули, не сам же он пошел. Да и потом, что он, не имеет отца и матери? Что он скроется, сбежит?.. Да разве сам Петр Фомич позволит
В глазах полковника мелькнуло беспокойство. Он беспомощно взглянул на жену.
— Но, милая, мой отдел не имеет никакого отношения к уголовному розыску. Право, не придумаю, что надо сделать.
— Делать ничего не надо.Я звонила. Костюнчик числится за майором Кретовым. Надо посоветовать Кретову освободить Костюнчика на поруки.
— Сколько лет вашему сыну? — глубокомысленно спросил Агафокл Семенович.
— Шестнадцать, — ответила Анна Павловна и быстро поправилась, — шестнадцатый.
— Да-а! Пожалуй, можно подумать об изменении меры пресечения, — нерешительно протянул Агафокл Семенович.
— Вот именно, — подхватила Ольга Никифоровна, — изменение меры пресечения! До чего мы дойдем! Скоро будем сажать грудных младенцев. Ты посоветуй Кретову изменить меру пресечения, а если не подействует, то сходи к комиссару. Начальник нашего управления, комиссар, — человек гуманный и очень культурный, — пояснила Ольга Никифоровна Анне Павловне. — Он будет возмущен бестактностью работников уголовного розыска.
— Начальника управления нет в городе, — ликуя, сообщил Агафокл Семенович. — Он уехал на несколько дней.
— Ах, как жаль, — вырвалось у Ольги Никифоровны, — без него Голубкин может не послушаться. Голубкин — это начальник уголовного розыска, — сообщила она Анне Павловне. — А кто замещает комиссара?
По лицу Агафокла Семеновича разлилось сияние.
— Комиссар, отъезжая, возложил обязанности своего заместителя, — Агафокл выдержал соответствующую торжественности момента паузу и сообщил, — на полковника Миленького.
Несколько мгновений за столом царила растерянная тишина. Подруги не сразу сообразили, что речь идет именно о том самом полковнике Миленьком, который, сидя рядом с ними, аппетитно уплетает борщ.
Первой пришла в себя Ольга Никифоровна.
— Как это чудесно, Агафоклик! — воскликнула она, хлопая в ладоши. — Прямо как нарочно. Поздравляю, мой дорогой! — И Ольга Никифоровна закончила свои восторги поцелуем мужа в щеку. Следы помады, оставшиеся на щеке полковника Миленького, потребовали немедленного удаления, а это прервало разговор.
Когда легкая суматоха, вызванная этим происшествием, улеглась, Анна Павловна поторопилась вернуться к интересующему ее разговору.
— Дорогой Агафокл Семенович, — подняла она на полковника свои заплаканные, потускневшие, но все еще красивые глаза. — Вы поможете нам? Вернете мне моего сына?!
— И слезы задрожали на ресницах Анны Павловны.
Агафокл Семенович не устоял. Про себя он уже сообразил, что освобождение Костюнчика легко облечь в благородную форму заботы о душевном состоянии мальчика, который может быть надолго травмирован заключением под арест. Кроме того, и положение лица, замещающего начальника управления, лица, облеченного большой властью, слегка кружило голову полковника Миленького.
— Да, я думаю, что можно избрать другую меру пресечения, — важным топом проговорил он. — Скажем, подписку о невыезде или о взятии сына на поруки. Сажать мальчика вообще не следовало.
— Все это ваш Голубкин, — воскликнула Ольга Никифоровна. — Задавака! Фу! Терпеть его не могу. Холодный, жестокий человек.
— Значит, я могу рассчитывать, что вы вернете мне моего сына? — трагическим полушепотом сказала Анна Павловна, вставая из-за стола.
— Сделаем! — благодушно кивнул головой полковник Миленький. — Какой может быть разговор? Конечно, сделаем. Передавайте привет Петру Фомичу.
Анна Павловна вернулась домой, обнадеженная словами Агафокла Семеновича. Ей даже казалось, что Костюнчик уже дома и, едва открыв дверь, она кинулась в комнату сына. Но там никого не было. Костюнчик еще не вернулся. Шаги Анны Павловны необычайно гулко раздавались в тишине опустевшей квартиры. Чтобы не быть совершенно одной и хотя бы на расстоянии услышать голос близкого человека, она кинулась к телефону и позвонила мужу:
— Знаешь, Петенька! Я сейчас была у Оленьки, — радостно заговорила она, услышав в трубке привычное «полковник Гурин у телефона». — Ну, у Оленьки, жены Агафокла Семеновича Миленького. Агафокл Семенович обещал мне, что Костюнчика сегодня же освободят. Он сейчас замещает генерала, и ему ничего не стоит сделать это. Петенька, ну почему ты молчишь? Ты слышишь меня?
— Слышу, Анюта, — отозвался Петр Фомич. — Голос его звучал ласково, но был непривычно ровным, словно говорил сочувствующий, но чужой человек.
— Ты, по-моему, не рад… — обиженно начала Анна Павловна.
— Послушай, Анюта, — так же ласково, но отчужденно заговорил Петр Фомич. — Константина не освободят, пока не закончат следствия. После этого, до суда, может быть, отдадут на поруки. Потом его все равно будут судить. Но дело не в том. Как ты не понимаешь, что вместе с Константином надо было бы судить и нас, то есть и меня, и тебя. И, пожалуй, следовало бы осудить сильнее, чем Константина.
— За что же, Петенька? — робко спросила Анна Павловна, испуганная необычным тоном мужа.
— За то, что мы с тобой, Анюта, негодяя вырастили, — горько ответил Петр Фомич. — Таких, как мы, надо наказывать… без пощады.
26. ОЧНАЯ СТАВКА
Выйдя от полковника, Кретов по дороге в свой кабинет заглянул к Кариеву. Молодой лейтенант сидел и хмуро листал одно из законченных им дел. Дело было мелкое, неинтересное — о простой краже со взломом. Преступник пойман на месте, для раскрытия преступления не требовалось никаких дополнительных акций. Сейчас нужно было отправлять дело в суд, и Кариев проверял, все ли по делу сделано так, как нужно.