Такой же предатель, как мы
Шрифт:
Люку очень хотелось с кем-нибудь поделиться своими мыслями, но, как обычно, рядом не было никого подходящего. Перри и Гейл — непосвященные. С Ивонн нет связи. А Олли… Олли, конечно, лучший закулисный артист в нашем деле, но отнюдь не эксперт в смертельных закулисных сражениях могущественных интриганов.
Пока Перри и Гейл безупречно разыгрывали роль названых родителей и вожатых, играли в «Монополию» и гуляли с детьми, Олли и Люк ловили тревожные сигналы и либо признавали их несущественными, либо добавляли в растущий список проблем.
Как-то утром Олли заметил,
В разведшколе Олли учил агентов вести наблюдение, поэтому спорить с ним было трудно.
Также он зорко следил за поездами, памятуя о встрече Гейл и Наташи со швейцарской полицией на станции «Интерлакен-Ост». По словам кассира, с которым Олли как-то посидел за пивом в баре «Эйгер», обычно полицейские в Венген наезжали, если случалась пьяная драка или начальство приказывало поискать наркодилеров, но в последние дни количество людей в форме заметно возросло. Они проверяли списки постояльцев в отелях и украдкой показывали кассирам железнодорожной станции и фуникулера фотографию широколицего лысеющего мужчины с бородой.
— Уж не носил ли Дима бороду в те времена, когда только-только запускал свою первую «прачечную» на Брайтон-Бич? — спросил он Люка во время прогулки в саду.
И бороду, и усы, мрачно подтвердил Люк. Обзавелся новым имиджем, чтобы пробраться в Штаты. Сбрил всего пять лет назад.
Другой назвал бы это совпадением, но только не Олли: стоя у газетного киоска на станции и листая «Геральд трибюн», он заметил ту же самую подозрительную пару, которая кружила возле дома. Они сидели в зале ожидания и рассматривали стенку. Минуло два часа, в обоих направлениях ушло несколько поездов, но пара не сдвинулась с места. Олли объяснял это оплошкой в верхах: вторая бригада шпиков опоздала на поезд, поэтому первая смена ждала, когда же начальство решит, что делать. Или же — учитывая выбранное место, с видом на платформу номер 1 — они наблюдали, кто сходит с поездов из долины Лаутербруннен.
— Вдобавок продавщица в сырном магазине спросила, сколько народу я кормлю, и мне это не понравилось — хотя, возможно, она всего лишь намекала на мое брюшко, — закончил Олли, пытаясь развеселить Люка, хотя обоим было не до шуток.
Нервничал Люк и из-за того, что в доме жили четверо детей школьного возраста. В швейцарских школах шли занятия — «так почему же ваши дети не учатся?». Медсестра уже задала ему этот вопрос, когда он пришел в местную больницу на очередной осмотр. Объяснение, что, дескать, в международных школах бывают каникулы в середине семестра, показалось неубедительным даже самому Люку.
До сих пор он настаивал, чтобы Дима не выходил из дому, и тот, из чувства благодарности, неохотно повиновался. После стычки на лестнице отеля «Бельвю» Люк поначалу оставался в глазах Димы непогрешимым. Но, по мере того как шло время и Люку приходилось раз за разом оправдывать лондонских аппаратчиков, Дима постепенно начал сопротивляться, а потом и вовсе взбунтовался. Разочаровавшись в Люке, он с привычной прямотой обратился к Перри.
— Если я захочу погулять с Тамарой, я пойду и погуляю, — прорычал он. — Я вижу красивую гору и хочу ей показать. Это, блин, не Колыма. Так и передай Дику, слышишь, Профессор?
Тамара решила, что для преодоления невысокого подъема к площадке с видом на долину ей необходимо кресло на колесах. На его поиски отправили Олли. С крашенными хной волосами и яркой помадой, в темных очках, Тамара походила на зомби; Дима, в комбинезоне и шерстяной лыжной шапочке, выглядел ничуть не лучше. Но в деревне, привыкшей к самым причудливым человеческим аномалиям, на них смотрели всего лишь как на дружную немолодую чету, когда Дима медленно катил Тамару вверх по холму, чтобы показать ей водопад Штауббах и долину Лаутербруннен во всей красе.
Если их сопровождала Наташа — так иногда бывало, — то отнюдь не в качестве ненавистного бастарда, порожденного Димой и навязанного полубезумной Тамаре, а в роли любящей и послушной дочери — не важно, родной или приемной. Но по большей части Наташа читала или общалась с отцом наедине — ухаживала за ним, гладила по голове и ласкала, как будто это он был ее ребенком.
Перри и Гейл также стали неотъемлемой частью семьи. Гейл вечно придумывала новые занятия для девочек — то показывала им коров на лугу, то вела в сырный магазин, куда вертолетом доставляли свежий хобельказе, то предлагала понаблюдать за белками и оленями в лесу. Перри же пользовался безграничным уважением мальчишек и служил отдушиной для их неуемной энергии. Но когда Гейл предложила им сыграть двое на двое в теннис с утра пораньше, Перри, как ни странно, отказался, признавшись, что еще не успел оправиться после адского матча в Париже.
Укрывательство Димы и компании было лишь одной из многочисленных тревог Люка. Ожидая по вечерам в своей комнате сводок от Гектора, он без конца перебирал в уме свидетельства того, что в деревне они привлекают нежелательное внимание. Бессонными ночами ему лезли в голову параноидальные теории, которые с приходом утра уже не казались столь невероятными.
Он вспоминал свои действия под именем Брабазона и беспокоился, не провел ли дотошный директор «Бельвю» параллель между осмотром помещений отеля и двумя побитыми русскими у подножия лестницы; и не отыщет ли следствие, с помощью полиции, некую «БМВ», припаркованную под деревом у станции в Гриндельвальде.
Самый мрачный сценарий, отчасти спровоцированный легкомысленной Диминой болтовней в машине, выглядел следующим образом.
Один из охранников — возможно, Задумчивый Труп — каким-то образом взбирается по лестнице и стучит в запертую дверь. Или же Олли ошибся насчет того красного проводочка.
Так или иначе, в отеле переполох, и вести о побоище достигают гостей Почетного салона, которые сразу делают верные выводы: на Диминых охранников напали, Дима исчез.
Механизм приходит в движение. Эмилио дель Оро предупреждает семерых «чистых делегатов», которые хватаются за мобильники и срочно звонят братьям-ворам — а те, в свою очередь, оповещают Князя.