Такси!
Шрифт:
– Это вряд ли. Бывшая жена заставила его сделать вазектомию после рождения Дотти.
– Вот позор-то! А поправить это можно?
Семья значила для Винни очень много, и она была бы счастлива перетащить меня в свой мамашкин лагерь. Беда в том, что ее собственная жизнь не удалась. В глубине души она это знает, и никакие психологические книжки не убедят ее в обратном, но при этом Винни не допускает и мысли, что может существовать другая дорога, другая тропинка к счастью. Винни сорок один год, и двадцать лет она замужем за безвольным дохляком по имени Пол. Он сделал Винни троих детей, но за последние
Винни начала водить такси вскоре после того, как с этой работы турнули Пола. Я встретила ее в водительской школе, и мы на пару долбили правила, по очереди экзаменуя друг друга. Дела шли успешно у нас обеих. Я получила значок через два с половиной года, Винни – через три. Норма – от трех с половиной до четырех лет. И, что бы ни говорили идиоты вроде Стива Эмбли, мы наши зеленые значки не покупали. Есть здесь некоторые – главным образом старики, но попадаются и уроды помоложе, – никак не могут смириться с мыслью, что женщина способна водить такси, хотя, чтобы получить значки, мы с Винни вкалывали побольше, чем они. А на скольких мужчин тут орали, что лучше им нянчить деток на кухне, чем носиться на самокате с дудкой, пытаясь запомнить дорогу?
Мы с Винни встречаемся в кафе «Крокодил», что в Пимлико. Она тоже работает ночами. Укладывает Сандру, Томми и Линди в постель, садится в такси и отчаливает. Ездит всю ночь и возвращается как раз вовремя, чтобы приготовить детям завтрак и отвести их в школу. Потом забирается в кровать и спит до полудня. Деньги – это борьба; Винни хорошо зарабатывает, но Пол тратит много, а сам не приносит ни гроша. А дети растут так быстро… Винни говорит, что они с Полом счастливы, что они любят друг друга. Я так понимаю, что это нетрудно – ладить с кем-то, кого почти не видишь. Утром они сталкиваются по пути в ванную, вечером в окружении ребятишек болтают за чашкой чая, ну а потом ей на работу, а ему – баиньки. О сексуальной жизни я стараюсь Винни не спрашивать – подозреваю, таковой у нее просто нет.
– А ты сегодня принарядилась, – заметила Винни, смекнув, что вазектомию Ричарда я обсуждать не хочу. – Сядешь за баранку в таком прикиде?
– Нет, это не для работы. – Под курткой у меня было нечто непотребное – черное, с глубоким вырезом, облегающее и зазывное, на шее висела мамина серебряная цепочка. И туфли я надела на высоких каблуках – эти «трахни меня» приходилось снимать, садясь за руль. – Хочешь верь, хочешь нет, но я сегодня ужинаю с пассажиром в «Гасконском клубе».
– Господи, у тебя что, еще один роман?
Винни единственная, кто знает о моей многогранной жизни. Она надежный товарищ, а мне нужно было с кем-то поделиться. Винни это кажется очень увлекательным, и она неизменно расспрашивает меня обо всех деталях. Она считает, что это у меня такой изъян и я просто не могу понять, что в жизни главное, – но мои истории ей нравятся. Винни умеет радоваться за других.
– Ни за что! Мне и так часов в сутках не хватает. У этого козла осталась одна из моих мобил, и он не хочет ее отдавать, пока я с ним не поужинаю.
Винни понимающе улыбнулась,
– Брось. Он такой крепышка-коротышка и уже в печенки мне въелся. Да ты бы и сама не прочь на один вечерок закосить от работы с парнем, верно?
Я погрозила ей пальцем.
Винни подняла левую руку, демонстрируя обручальное кольцо, потом оглядела меня с ног до головы:
– Тогда почему ты так вырядилась?
– Причина заключается в том, куда я собираюсь ПОСЛЕ ужина.
– И куда же это?
– Неважно.
Секрет невелик, но пусть Винни поломает голову. Хорошая порция подозрений – подходящая месть за все инсинуации.
Из Испании возвращается Стеф. Нагруженный подарками, и я умираю от желания его увидеть. Мне так не хватало его все эти три недели. Даже не представляла, что он так много значит для меня. Сегодня я хочу доказать, как Стеф мне дорог…
Большой Кев жарил что-то похожее на протухшего пса, и я забеспокоилась, не пристанет ли запах к моей одежде. Я взяла ключи и бумажник:
– Мне лучше двигать, Вин. Не могу же я заставлять ждать «Гасконский клуб». Счастливо порулить.
– Кэтрин, чуть не забыла…
Я уже знала, что сейчас последует – мудрость Винни, напутствие на день. Она минуту подумала, сцепив пальцы.
– Если представить жизнь в виде покрывала… – начала она, – то мое покрывало было бы из плотной махровой ткани. А у тебя – лоскутное стеганое одеяло.
– Почему так, Вин?
– Махровая ткань – она изношена, потрепана, но все-таки надежна.
– А у меня почему лоскутное одеяло?
– Твоя жизнь сшита из умело разложенных кусочков. У каждого лоскутка свой собственный рисунок, и он будто бы никак не связан с соседними фрагментами.
– «Будто бы»?
Винни улыбнулась и скрестила руки на груди.
– Вот именно. Будто. Потому что на самом деле лоскутки сшиты по тщательно продуманной схеме. Вполне логично.
Остановившись в Вест-Смитфилде напротив пещероподобного мясного рынка, я выбралась на неровный, потрескавшийся тротуар и сразу потеряла равновесие – правая нога поехала в сторону, и я почувствовала, как подворачивается этот долбаный каблук. Лило как из ведра, а я качалась на левой ноге, уцепившись за фонарный столб, и оценивала ущерб. Каблук держался на честном слове – на нескольких серебристых ниточках клея. Со вздохом я оторвала его совсем и спрятала в сумочку. Эти туфли обошлись мне в сто тридцать фунтов! Пошатываясь как пьяная, я захромала в «Гасконский клуб».
Это место не из выпендрежных. Не то что шумные сверкающие забегаловки, куда набивается толпа народу и где в тебя запихивают целую гору чего попало, а через два часа выставляют за дверь. «Гасконский клуб» – это квадратный зал, просторный, но уютный, отделанный темным деревом и лепниной, декорированный в пурпурных тонах. Утонченно и неброско – никакой вычурной слащавости. И действительно во французском стиле, а не в черт знает чем. Стоящий уголок. Моргун, похоже, знает толк в кабаках.
Смуглый официант, говоривший с легким французским акцентом, принял у меня куртку и проводил к угловому столику, где уже сидел Моргун. Тот поднялся мне навстречу, увидел туфлю – и притворился, что ничего не заметил.