Талант есть чудо неслучайное
Шрифт:
фильме «Чайковский», опошляющем образ великого композитора. Опять иконы,
бриллианты, тройки, фейерверки, а апофеозом пошлости является эпизод, когда
Чайковский в подштанниках плюхается в воду и навстречу ему выплывают
белоснежные лодки и такие же белоснежные дамы в оных.
И пропадает, видимо, показавшаяся не слишком существенной деталь — душа
самого русского народа. Но история России — это не икра, не столичная водка, не
матрешки. Нельзя
Когда читаешь статьи некоторых ревностных защит-пиков старины, то просто диву
даешься, как эти молодые люди, родившиеся после Октябрьской революции,
заимствовали свои идеи от реакционных идеологов, от славянофильского
обскурантизма.
И хочется напомнить этим молодым людям, что в России пели не только «Боже,
царя храни», но и пели «Интернационал», и притом таким крепким хором, что от него
шатались дворцы, что Россия — это страна, где пели не только «Ах вы, сени, мои
сени», но и частушки: «Ешь ананасы, рябчиков жуй, день твой последний приходит,
буржуй!»
И в нас жив и будет жить дух пролетарского интернационализма, и мы, как русские,
горды тем, что первой страной победившего интернационализма стала паша Советская
Россия.
Большой писатель — всегда большой революционер, даже если он сам и не
декларирует это. Помимо революций зримых, осязаемых, происходит другая, может
165
быть, более медленная, но не менее важная революция— сознания. Ни один
великий писатель никогда не стоял на позициях защитников эксплуататоров, а всегда
был защитником угнетенных. Ни один великий писатель никогда не был защитником
бюрократов, а всегда был борцом против бюрократии. А если бы он диаметрально
переменил свою позицию, то перестал бы быть революционером, перестал бы быть
великим писателем, ибо искусство всегда безжалостно мстит тем, кто его морально
предает.
И в нас жив революционный дух наших дедов, и если в двадцатых годах мы выбили
из траншей искусства окопавшихся там ананасо-шампанствующнх декадентов, то мы
выбьем из траншей искусства окопавшихся там сейчас таких контрреволюционеров,
как серость, трусость, какбычегоневышлизм, литературный бюрократизм.
Большой писатель в сегодняшнем мире не может жить только узкими интересами
«почвенности». Под его ногами земной шар, вздрагивающий от взрыва бомб во
Вьетнаме, от землетрясений в Перу, от выстрелов в Далласе и Сантьяго де Чили.
Как никогда все в мире сейчас взаимозависимо. Не уважаю тех писателей, которые
не хотят и знать про взрывы во Вьетнаме только
наступили на мозоль в общественном автобусе. Это бегство от действительности,
кокетство незавербо-ванпостью.
Не уважаю тех писателей, которые строчат в газету плохонькие стихи о Вьетнаме и
в то же время не слышат стона собственного соседа за стеной. Это тоже бегство от
действительности, бегство, притворяющееся гражданственностью.
Классовая борьба расколола мир, но в своем изначальном и конечном смысле мир
един, и надо чувствовать одинаковую ответственность и за взрывы бомб во Вьетнаме, и
за стоны за стеной своего собственного соседа.
Товарищи! Как нам еще мешает групповщина, сколько сил мы тратим на
изнурительную борьбу друг с другом, вместо того чтобы отдавать все силы для серь-
езной литературной работы.
165
Как бы хотелось, чтобы мы, писатели разных стран и направлений, всегда были
объединены единым поры-ппм, всегда, как вчера, когда мы услышали трагическое
известие о гибели наших трех космонавтов.
Мы потеряли 20 миллионов во время Великой Отечественной войны и, казалось бы,
должны привыкнуть к потерям, но как мы все с вами были потрясены!
Вчера ночью я написал стихи, которые хотел бы вам прочесть.
У Камчатки и у Арбата,
над ангарскою быстриной
скорбный выдох: «Погибли ребята...» —
словно реквием над страной.
Ты накройся туманом Урала, мать-Россия, устав от потерь. Скольких ты на земле
потеряла, скольких в небе теряешь теперь.
Ни один, как бы ни был увенчан, не вернется всвой дом наконец. На три сердца,
больших, человечьих, стало меньше в России сердец.
И какая тяжелая ноша для людей, кому были они просто Витя и просто Гоша,
просто Слава — в недавние дни.
Мой малыш-несмышленыш смеется — он поймет все когда-нибудь сам, и рыдает
по радио Моцарт, как отец по своим сыновьям.
О, Матросовы ракетодромов! Вы оставили нам свой устав: даже в космосе, жилкой
не дрогнув, умирать на рабочих местах.
317
Сколько в небе невзятых дотов! Но пока человечество есть, пламя будущих
звездолетов — это вечный огонь в вашу честь.
Вы бессмертны, как возглас: «Есть пламя!» — и неправда, что связь прервалась.
Между Родиной нашей и вами — двусторонняя вечная связь.
И такая двусторонняя вечная связь, товарищи, бу дет существовать всегда между
нашим народом и на шей литературой!
РЕЧЬ
НА ШЕСТОМ СЪЕЗДЕ ПИСАТЕЛЕЙ СССР