Талант есть чудо неслучайное
Шрифт:
нас ощущением причастности к истории, ощущением самих себя как части
160
великого народа, единого в своем стремлении к победе.
д\ы— дети Великой Отечественной войны, мы —это зеленые, еще некрепкие
побеги на древке знамени Победы, водруженного над рейхстагом. Мы —дети тяжелых
послевоенных лет, когда наш народ поднимал еще усталыми от оружия руками
фабрики и заводы из руин, когда ослабевших, почти прозрачных от недоедания коров
подтягивали
атаманили в обезмужи-чивших селах и плясали друг с другом под гармошку, голося
свои слезные вдовьи песни. И несмотря на то, что мы были детьми, мы успевали и
учиться, и работать вместе со всем миром, мы собирали металлолом, копали картошку,
копнили сено, веяли пшеницу, сами ремонтировали свои школы — и чувство
неразрывности с народом еще более укреплялось в наших детских душах.
Мы искренне плакали в марте 1953 года, когда умер человек, с именем которого мы
росли и без которого мы не представляли себе свою жизнь. Но история начинала
приоткрывать перед нашими взрослеющими глазами трагические стороны прошлого, о
которых мы или совсем не подозревали, или имели самое смутное представление.
Но ведь правда как дуга: если даже концы спрячешь в воду, то середка наружу, а
середку вводу спрячешь — концы высовываются. Некоторые из нас растерялись— ведь
мы были еще так юны! — и иногда впадали в переоценку всех ценностей с маху.
Решительный поворот истории вызвал у некоторых из нашего поколения известную
долю скепсиса, оттенок политической недоверчивости, переходящей иногда в снобизм
неучастия или в снобизм противопоставления себя обществу. Именно тогда среди
нашего поколения появилось частное явление, получившее наименование «плесень».
Однако были глубоко неправы те, кто пытался толковать эту формулу слишком
расширительно, стараясь представить уже не отдельных отщепенцев из нашего
поколения, а его значительную часть как морально неустойчивую и не заслуживающую
гражданского доверия. Действительно, были и пустые пижоны, так называемые
«стиляги». Но сколько было и нелепых попыток
308
ирьбы, скажем, с узкими брюками хороших рабочих ребят или студентов как с
символом проникновения буржуазной идеологии. Эти попытки выглядят тем более
нелепо сейчас, с дистанции времени, когда узкие брюки носят почти поголовно
когдатошние борцы против них, неумолимо становясь снова старомодными перед
наше-ствием ставших неожиданно модными широких, расклешенных брюк, которые
раньше выглядели в глазах наших домашних
яльности.
Да, в нашем поколении были и «стиляги», и «плесень», но они не могли
представлять собой лицо нашего поколения в целом, как сегодня его не может
лредстав-лять жалкое, заискивающее, липкое лицо диккенсовского Урчи Типа под
псевдонимом мсье Лпатоль, который раньше суетливо старался быть доносчиком на
Родине, а перебежав на Запад, сделался доносчиком на Родину. Что ж, трансформация
закономерная, переход, так сказать, из одного качества в другое. Но пусть не надеются
опекуны этого профессионального предателя и ДОНСЧ.....ка — господ анатолей не
будет ни в нашем поколении, ни в будущих поколениях нашей страны!
И вызывает горестное удивление, когда один взрослый и опытный в своем роде
писатель в одном печально нашумевшем романе пытается показать нашу советскую
молодежь как сборище духовных валютчиков, а молодых советских поэтов —
получающими темы для стихов в постели американской шпионки.
Вызывает не менее горестное удивление, когда Ирина ; л ежащий к молодому
поколению поэт делает странный вывод, обозревая окружающую его действитель-
ность: «Власовцы духовные родятся».
Лицо любого поколения и общества в целом никогда не могут определять
отщепенцы и выродки. Лицо любого поколения и общества всегда определяют лучшие
представители этого поколения и этого общества. И если появляется какой-нибудь
один-другой духовный валютчик, духовный власовец, то истинный художник не имеет
Права илюрализировать этот факт, волей-неволей проецируя его на интеллигенцию в
целом и этим, кстати, компрометируя самого себя, так как подразумевается,
161
что писатель как-никак должен быть интеллигентным.
Сейчас, когда уже время позволяет подводить кое-какие итоги опыта нашего
поколения, можно сказать с уверенностью, что наше поколение выдержало испытание
многими крупными политическими потрясениями, и если мы потеряли инфантильную,
слепую веру в кажущиеся ценности, то мы зато воспитали в себе веру, уже навсегда
непоколебимую, в такие непреходящие ценности, как наш народ, его исторический
путь и идеи нашего общества, за которые гибли наши деды на фронтах гражданской
войны и наши отцы на фронтах Великой Отечественной.
Мы — дети XX съезда, раз и навсегда осудившего культ личности и практику
отношения к человеку как к винтику. Из трудного горнила мы вышли морально