Талант есть чудо неслучайное
Шрифт:
общества, человечества высшего». Великий француз был прав, говоря в равной степени
о войне и нищете, ибо война — это моральная нищета человечества. В Севастополе под
ядрами, развеявшими романтический ореол вокруг войны, Толстой сказал людям, как
укоряющий учитель детям: «Война не любезность, а самое гадкое дело в жизни: надо
понимать это, а не играть в войну». Неистовый Гладстон гневно швыр
209
пул в лицо апологетов войны: «Милитаризм
Ненавидел войну Гоббс, но он не верил в возможности людей уничтожить войну:
«Человечество—это волчья порода, всегда готовая растерзать друг друга». Спенсер,
наоборот, видел возможность уничтожения войны в нравственном совершенствовании
людей: «Сама идея, что всякие преобразования могут и должны совершаться лишь
мирным путем, предполагает высоконравственное чувство».
Семьдесят лет, прошедшие с года выпуска этой книги, сделали войну гораздо
страшнее. Но именно эти семьдесят лет, включающие в себя опыт двух мировых войн,
опыт Карибского кризиса, корейской и вьетнамской войн, напряжения на Ближнем
Востоке, опасных инцидентов на советско-китайской границе, именно эти годы как
никакие другие укрепили идею полного уничтожения войны. Порой кажется даже, что
сама атомная бомба, ужаснувшись самой себя, если бы, конечно, у нее были бы разум и
совесть, покончила бы жизнь самоубийством. Хельсинкские соглашения показывают
невиданное доселе единодушие самых разных стран с самыми разными
политическими системами в отношении к кардинальному вопросу об уничтожении
войны. Если человек создал войну, он ее может и уничтожить. Но бомбы уничтожить
нетрудно — трудней уничтожить то, что порождает войну. Недоверие — мать войны. В
давние времена захватничество порой носило откровенно варварский характер, не
прикрываясь политикой. Теперь политика стала хозяйкой мира, а война лишь ее орудие.
Ко всем расизмам вдобавок образовался новый: политический расизм.
ПОЛИТИЧЕСКИЙ РАСИЗМ
Начало политического расизма следует искать в расизме религиозном. Распятие
Христа книжниками и фарисеями было одним из первых проявлений религиозного
расизма, хотя, конечно, не самым первым. Когда львы раздирали своими когтями
христиан в Колизее, что была попытка разваливающейся империи разодрать в клочья
новую утверждавшуюся идею. Могли ли знать христианские мученики, что их идея
будет затем растлена другими фарисеями — с крестом в одной руке и
397
мечом в другой? Христос стал непрерывно распинаем палачами, которые только
называли себя
ции, бесконечные религиозные войны — долгая, растянутая на столетия
Варфоломеевская ночь средневековья. Затем духовное средневековье опустилось на
Германию Варфоломеевской ночью фашизма. Фашизм был соединением расизма в
первом смысле этого слова и расизма политического. Что же мы видим сегодня? Расизм
в его первом смысле все еще остается живучим — то мы видим сионизм, то
антисемитизм, то белые презирают черных за то, что они черные, то черные не
доверяют белым только потому, что они белые. Расизм религиозный тоже еще жив, и
хотя и на протестантов и католиков одинаково распространяется заповедь «Не убий!»,
протестанты все еще убивают католиков и католики протестантов. Но самое страшное
— это все-таки политический расизм, когда нежелание позволить другому человеку
иметь свою собственную политическую точку зрения на общество переходит в
ненависть, порой даже большую, чем к цвету кожи или вероисповеданию. По-
литический расизм сразу проявился и в западном антикоммунизме, когда четырнадцать
держав пытались еще в пеленках задушить наше молодое социалистическое
государство.
Великий русский поэт Есенин, который никогда не был членом большевистской
партии, сразу почувствовал этот политический расизм на себе, приехав в двадцатых
годах с Айседорой Дункан в США: «Оказывается, Вашингтон получил о нас сведения,
что мы едем как большевистские агитаторы. Могут послать обратно, но могут и
посадить. Взяли с нас подписку не петь «Интернационал». Другой великий поэт —
Маяковский, предъявляя в Европе свой красный паспорт полицейскому чиновнику,
увидел, что тот берет этот паспорт «как ежа, как бритву обоюдоострую». Призывая к
открытию второго фронта, Чарльз Чаплин сказал на митинге в Сан-Франциско в 1941
году: «Я не коммунист, я просто человек и думаю, что мне понятна реакция любого
другого человека. Коммунисты такие же люди, как мы. Если они теряют руку и ногу, то
страдают так же, как и мы, и умирают они точно так же, как мы. Мать коммуниста
такая же женщина, как и всякая мать.
398
Когда она получает трагическое известие о гибели собственного сына, она плачет,
как плачут другие матери. Чтобы понять ее, мне нет нужды быть коммунистом». Не
забыли ли некоторые люди эти простые, но великие слова? Общая борьба против