Талант есть чудо неслучайное
Шрифт:
гордыни...»
Полковник Аурелиано Буэндиа капитулирует. Он возвращается в ювелирную
мастерскую и начинает делать для продажи золотых рыбок. Ему пришлось развязать
тридцать две войны, уцелеть после четырнадцати покушений на его жизнь, семидесяти
трех засад, расстрела, чашки кофе со стрихнином, порция которого могла бы свалить
лошадь, вываляться, как свинье, в навозе славы — и все для того, чтобы он смог
открыть с опозданием на сорок лет преимущества
Но так называемая «простая жизнь» не спасение Выйдя из порочного круга «пустой
войны», полковник попадает в другой порочный круг другой «пустой войны»— он
превращает монеты в золотых рыбок и снова превращает их в монеты. И только иногда
полковник позволяет себе написать презрительное письмо правительству
консерваторов или прорычать: «Это правление убожеств. Мы столько воевали, и все
ради того, чтобы нам не перекрасили дома в голубой цвет».
Маркес убедительно показывает, что стремление разрушать без ясного осознания
созидательных задач бесплодно. Но бесплодно и стремление сохранить I ттус-кво», ибо
наступает страшный процесс саморазрушения и появляются всепожирающие рыжие
муравьи. 1есплодно прятаться в древние пергаменты, выискивая там спасительную
мудрость. Бесплодно выкрикивать
202
веселый лозунг: «Плодитесь, коровы,— жизнь коротка!»— и устраивать лукулловы
пиры. Бесплодно запираться от жизни, как Рсбека, и ожидать любого, кто осмелится
нарушить ее покой, с заряженным пистолетом. Бесплодно ломать кровати, пытаясь
спрятаться в секс от беспощадного времени, как это делают представители младшего
поколения Буэндиа — Аурелиано Третий и Амаранта Урсула. Бесплодно
накопительство, ибо время пережевывает все накопленное, как мул Петры Котес в
конце концов пережевывает перкалевые простыни, персидские ковры, плюшевые
одеяла, бархатные занавески и покров с архиепископской постели, вышитый золотыми
нитками и украшенный шелковыми кистями.
Бесплодно и самоотречение Урсулы, надорвавшейся в заботах по сохранению дома
и рода. «Ей хотелось позволить себе взбунтоваться, хотя бы на один миг, на тот
короткий миг, которого столько раз жаждала и который столько раз откладывала,— ей
страстно хотелось плюнуть хотя бы один раз на все, вывалить из сердца бесконечные
груды дурных слов, которыми она вынуждена была давиться в течение целого века
покорности».
Маркес предостерегает от всех опасностей безответственного бунта, но в то же
время и призывает людей «плюнуть хотя бы один раз на все». В этом и двойственность,
и одновременно цельность романа. Еще много политиканов подменяют
социальный прогресс окраской домов то в один, то в другой цвет. Еще много Урсул
корчатся от желания взбунтоваться хотя бы на миг, на тот короткий миг, который они
столько раз жаждали и откладывали. Еще много зверских убийств совершается на
земле, но рупоры лживой информации настойчиво вбивают в мозги граждан: «Мертвых
не было».
Эксплуатируемое общество похоже на большую Фер-нанду, которая из-за
невежества, страха и ханжества боится открыть врачам истинную причину своего недо-
могания и поэтому ей так трудно помочь.
Маркес опасается выписать скоропалительный рецепт обществу, в котором он
живет, но его диагноз беспощадно ясен: болезнь разъединенности. И все-таки Маркес
верит в то, что человечество когда-нибудь вы
203
лечится от этой болезни и, духовно не сдавшись после столетий безостановочных
ливней лжи и крови, размывающих фундаменты семейных крепостей, облегченно
вздохнет.
«В пятницу в два часа дня глупое доброе солнце осветило мир и было красным и
шершавым, как кирпич, и почти таким же свежим, как вода».
Но для того чтобы эта пятница настала, будущие поколения должны помнить о том,
что мертвые были...
1971
ВЫСТАВКА НА ВОКЗАЛЕ
л
" побывал на выставке болгарского художника Светлина Русева. Выставка устроена
внутри, может быть, самого красивого в мире софийского вокзала. Сначала кажется,
что картины — над. Над ждущими поезда, усталыми от шума большого города
болгарскими крестьянками с их корзинами и сумками, набитыми священным мусором
столичных покупок. Над рабочими, в чьих отяжелевших глазах еще мелькает серая
река конвейера и в чьих ушах еще продолжают грохотать станки, у которых они только
что стояли. Над хрупкой студенткой, у которой на бахроме джинсов печально повис
зацепившийся алый лепесток болгарской розы. Над всем уезжающим, приезжающим,
ожидающим, встречающим, провожающим, умирающим и рождающимся, прекрасным
и изнурительным хаосом перпетууммобильной жизни человечества на холстах висят
распятые на окровавленной проволоке жертвы террора в Чили,— и страдания далекого
Сантьяго, отражаясь в глазах болгарских крестьянок, становятся частью
переполненного человеческими дыханиями софийского вокзала. Л самое прекрасное,
когда крестьянки на вокзале, на минуту забыв тяжесть сумок в своих руках,
вглядываются в самих себя, написанных на холстах, вглядываются удивленно и чуть