Талант есть чудо неслучайное
Шрифт:
развлечение становилось скукой.
Ведущий, милейший парень Витторио Кавал, артист и поэт, плеснул на свое лицо
цыгана минеральной водой прямо из бутылки, освежился, сконцентрировался и
яростно прочитал по-итальянски отрывок из поэмы Иса
225
ева «Суд памяти». Строчки о красном знамени, сияющем сильней, чем знамена всех
других стран, прозвучали особенно впечатляюще, ибо красное знамя по-итальянски —
это знаменитая «бандьера росса». Одновременно
Затем Исаев стал читать эти стихи по-русски. Он весь встопорщился, врос в сцену и
мужественно замолотил рукой воздух в такт темпераментно читаемым стихам, хотя
воздух этот был на полонен страшным гиканьем, и дочитал-таки до конца, на-
гражденный за силу волн аплодисментами.
Затем выступал ирландский поэт — увы! — пребывавший в прострации. Получив
микрофон, поэт странно заколебался всем телом, как изображение на испорченном
телеэкране, и стал неумолимо терять равновесие. Всем стало ясно, что он мертвецки
пьян. Он даже не мог разобрать букв на двух собственных страничках, еле держа их в
руке. Но при этом поэт очаровательно улыбался, чем вызвал симпатию окружающих.
Он прохрипел в микрофон одно-единственное слово — «виски», как будто только оно и
было написано на двух страничках. Фляжка была с восторгом подана, и поэт, осушив ее
одним махом, стал рушиться на заботливо подставленные руки зрителей.
И вдруг раздался громовой крик, как выражение заботы о немедленной
витаминизации ослабшего поэта: «Минестрони! Дадим ему минестрони!» И от одного
из костров, с поднятым на шест огромным походным котлом, окутанным паром,
знаменитого итальянского овощного супа, прямо по телам зрителей поперли несколько
косматых молодцов, похожих на дикобразов. Удивительно, с какой акробатической
ловкостью донесли они котел на сцену, никого не ошпарив, и начали кормить из
половника павшего на сцену поэта. И снова на сцену полезли все, кому не лень, и она
закружилась, поплыла, как беспомощно кружится паром, сорвавшийся с троса.
— Ты когда-нибудь видел что-либо подобное? — спросил я своего старого сан-
францисского друга Лоу-ренса Ферлингетти.
— Нет.
Мы оба ушли со сцены, потому что нам на ней нечего было делать,
226
Но у хаоса есть, может быть, одно-единственное положительное качество. Хаос
вырабатывает в людях, не поддавшихся ему, чувство солидарности. Утро, как всегда,
оказалось мудреней вечера. Правда, это утро началось для нас ночью, когда мы не
спали и думали, как быть. Но мы не разбивались в наших раздумьях на отдельные
делегации. Мы все, поэты разных наций, разных И порой даже противоположных
направлений,
дают говорить.
На десять часов утра поэты назначили «военный совет». Аллеи Гинсберг, уже года
два как остригший свою знаменитую бороду и сменивший буддистские одежды на
костюм из магазина братьев Брукс и скромный галстук какого-нибудь фармацевта из
Бронкса, предложил не сдаваться хаосу, всем вместе защитить честь поэзии и вместо
задуманного, запланированного ранее вечера только американской поэзии устроить
совместный вечер с европейскими поэтами, отказавшимися вчера выступать в
неразберихе. Первый раз я видел Аллена Гинс-берга, «воспевателя хаоса», в роли
строгого защитника порядка.
«Сдаваться какой-то кучке хулиганов?» — прорычал американец Амири Барака,
похожий на Мохаммеда Али в легком весе. Все проголосовали — не сдаваться. Решили,
не надеясь на организаторов, взять защиту микрофона в свои руки. Тед Джонс
нарисовал эскиз каре из стульев вокруг микрофона.
И вдруг один из организаторов заявил, что стулья на сцене явятся символом
привилегированности поэтов и это может спровоцировать насилие. Отец американских
«литературных хулиганов» Уильям Берроуз, самый старший из всех участников
фестиваля, заявил, что на стуле удобней сидеть, что вообще у него артрит и если ему не
дадут стула, он выступать не будет. Кто-то задумчиво предположил, что стулья смогут
оказаться оружием в руках потенциальных нападающих.
«Но они могут быть оружием и в наших руках!» — прорычал Амири Барака.
Поэтесса Дайана ди Прима предложила как компромисс подушки, взятые из гости-
ничных номеров. Сочли, что это будет еще «буржуазией». Поставили на голосование:
считать или не считать стулья «идеологическим символом»? Постановили незна
427
чительным большинством голосов: считать и, следова тельно, ими не пользоваться.
Разработали порядок выступающих и тактику. Глав ное — защищать микрофон и
друг друга. В случае за хвата микрофона в чужие руки парализовать противник
выключением звука. Разошлись.
Однако часов в пять новый «военный совет». Органи заторы с трясущимися лицами
сообщили, что «поэты пляжа» сорвут вечер, если их не включат в список через одного.
«Сколько их?» — спросил Аллеи деловито. «Двадцать пять». — «А сколько человек за
их спинами?»— прорычал Амири Барака. «Человек сто — сто пятьде сят»,—
неопределенно ответили организаторы. «Вооружены?»— спросил Амири Барака. «Кто