Талант есть чудо неслучайное

Евтушенко Евгений Александрович

именно благодаря глубоко национальной принадлежности они стали частью мировой

культуры. И это прекрасно, что в разноплановой, но неразъемно гармонической мозаи-

ке национальных характеров существует русская душа без которой человечество

просто-напросто непредста* мимо.

28

Роберт Рождественский, активно выступающий в публицистическом жанре,

написал обратившие на себя внимание общественности строки:

Никогда не спрячусь за

кондовой завесой. По национальности я —

советский.

Я совершенно разделяю обличительный пафос Рождественского по отношению к

литературно-бытовой кон-довости, пытающейся монополизировать патриотизм в

противовес интернационалистическому подходу, и согласен с тем, что по социальной

национальности, по исторической данности разные народы нашей страны дейст-

вительно ощущают себя единой социалистической нацией. Но если грузин внутри

социалистической нации ощущает себя грузином, украинец — украинцем, а русский —

русским, с гордостью храня свою русскую национальную душу, то от этого социализм

и становится надеждой человечества, чьи бессмертные идеалы: свобода, равенство,

братство. Загадочная русская душа, о которой столько написано, загадочна и для нас

самих, русских, но не в мистическом западном толковании, а как вековая глубина

каждодневно познаваемой непознаваемости. Банально повторять общеизвестную

истину, что поэзия — душа народа, но, пожалуй, ни к одной поэзии мира это так не

относится, как к русской. Да, собственно, и само национальное самосознание России,

по словам Достоевского, произошло через поэзию — через удивительный по своей

исторической силе пример Пушкина. Пушкин, Лермонтов, Некрасов, Блок, Есенин —

разве при всей неполноте хотя бы этого краткого перечня можем ли мы представить

русскую душу без их стихов, ставших слагаемыми русской души? Но есть в истории

России и другие поэты, меньшие по таланту и все-таки неотделимые от русской души.

Среди них имя Ивана Саввича Никитина. Кто из нас не носит в своей душе пахнущие

росными утренними лугами никитинские строки, которые мы все учили в школе:

Звезды меркнут и гаснут. В огне облака. Белый пар по лугам расстилается. По

зеркальной воде, по кудрям лозняка От зари алый свет разливается.

29

Вслед за народным гением Кольцова Никитин был одним из первых запевшим о

страданиях русского простого народа, о русской сельской природе не из барской

коляски, а изнутри самих страданий, изнутри самой природы. Не выдерживая прямого

соревнования с жившим рядом с ним Некрасовым

ни по яркости дарования, пи по

философскому охвату, а иногда даже запальчиво полемизируя с ним, Никитин на самом

деле гнул ту же самую некрасовскую линию, защищая мужика, согнувшегося под

бременем крепостного права.

Истинными освободителями народа от крепостного права были наряду с

революционерами лучшие русские писатели, своими произведениями подготовившие

почву для общественных сдвигов. За это вечная им слава на вечные времена. Рядом с

некрасовским мощным:

Ты и убогая, ты и обильная, ты и забитая, ты и всесильная, матушка Русь! —

лирической струей звучало никитинское:

Лысый, с белой бородою дедушка сидит. Чашка с хлебом и водою перед ним стоит.

...Рад он жить, не прочь в могилу, в темный уголок... Где ты черпал эту силу, бедный

мужичок?

Стихи воронежского приказчика вместе с некрасовскими стихами противостояли

реакционной теории искусства для искусства. Эстеты сначала морщили носы — от

никитинских стихов пахло не парижскими духами, не эфиром заоблачных эмпиреев, а

навозом и портянками. Но это уже не был выдуманный портрет русских пейзанок,

сладковато изображенных на картинах Венецианова, а бесстрашно реалистический

автопортрет народа — ибо Никитину не нужно было «идти в народ», чтобы его

изучать: он сам был человеком из народа. Некоторые стихи Никитина звучали как

народные песни:

Ни кола, ни двора. Зипун — весь пожиток. Эх, живи, не тужи. Умрешь — не

убыток.

53

Знаменитое стихотворение «Ехал на ярмарку ухарь купец...» как будто само

родилось из тальяночных наигрышей в «разгуле тоски». Сразу тянуще хватают за душу

строки: «Полно, степь моя, спать беспробудно...», напоминая душе о ее русской

исконности. Крестьянский труд в стихах Никитина был так же красив своей мудростью

и удалью, как и в стихах Кольцова. Но Никитин умел заметить, как

Потом обливается каждое зерно.

Он умел до Есенина по-есенински очеловечивать не только на редкость

чувствуемую им русскую природу — «И стоит себе лес, улыбается»,— но и вековечное

орудие крепостного труда — многострадальную соху:

Уж и кем же ты придумана. К делу навеки приставлена? Кормишь малого и старого,

Сиротой сама оставлена.

Порой стихи Никитина, восставая против «царства взяток и мундира, царства палок

и цепей», доходили до высочайшего гражданского накала: