Талант есть чудо неслучайное
Шрифт:
переходит в мысль ответов.
Эмин любит жизнь не просто физиологической любовью, а любовью умной.
Профессию поэта сравнивали с героическими профессиями мореплавателей, полко-
водцев. Но почему бы не сравнить ее с прекрасной пр; фессией повара, ибо
приготовить хороший обед при о сутствии всех желаемых продуктов разве не
героическ дело? Пабло Неруда, восславивший праздник стола согласился бы с этим.
Вот стихи Эмина: «Вкусный боз баш! Ничего нет
тр луковицы, нарезанных мелко, гороху немножко, мол дая картошка, зеленая фасоль,
ну, и свежая зелень конечно, соль. И... чуть не позабыл то, что бозбаш придает
особенный вкус, особенный аромат, едва ли н самую важную часть — попавший в
бозбаш хотя б один седой волосок твоей старой матери». В поэзи Эмина, как в
хорошем бозбаше, есть плоть двадцатог века, и луковицы едкой сатиры, и горох шуток,
и м
115
лодая картошка радости, и зеленая фасоль пахнущих росой, только что сорванных
впечатлений, и свежая зелень чувств, и соль разума, и седой волосок его матери—
Армении. Одна из книг Эмина называется «Век. Земля. Любовь».
В ней действительно есть наш двадцатый век с его страстями и борьбой, земля
людей и любовь к этим людям. И если такое обязывающее название оправдано, то
оправдана и жизнь поэта.
1975
НАДЕЖДЫ МАЛЕНЬКИЙ ОРКЕСТРИК
к
* аждый поэт — это явление не только литературное, но и музыкальное. Несрав-
ненен симфонизм Пушкина, соединившего бетховенский размах с моцартовской
чарующей прозрачностью. Пушкин—это огромный оркестр, включающий в себя все
музыкальные инструменты. Тютчев по сравнению с Пушкиным — фортепиансн,
Баратынский — скрипичен. Некрасов — струнный оркестр. Блок —орган. Маяковский
— это трубы и ударные инструменты. В поэзии Есенина что-то тальяночное, но не с
нарисованными, а с живыми цветами на мехах. В Вознесенском слышатся
саксофонные синкопы. Ахмадулина — клавесин. Если бы Булат Окуджава не сочинял
музыку и не пел своих стихов под гитару, в них все равно бы чувствовалось незримое
звучание гитарных струн. Но внутри любого музыкального инструмента, даже такого,
как гитара, есть некая тайная оркестровость. Поэзия Булата Окуджавы— это, по его
собственному выражению, «надежды маленький оркестрик под управлением любви».
Но чем бы ни управляла любовь, под ее волшебным управлением «маленькость»
исчезает. Вместе со своими лучшими стихами, положенными или не положенными на
музыку, вместе со своими лучшими прозаическими произведениями Окуджава
представляет собой значительное художественное явление нашего времени.
222
Я
издательстве «Молодая гвардия» переводами с языков наших республик и «подкармли-
вал» молодых русских поэтов, давая им подстрочники. В числе этих молодых поэтов
был и я. Я прочел первую калужскую книжку Окуджавы, и особого впечатления она на
меня не произвела. Относился я к нему как к редакционному работнику, который
между делом пишет стихи. И все же было в нем нечто особое: от его сдержанной,
несуетливой манеры двигаться, говорить веяло каким-то еще внешне не
определившимся, но внутренне сознаваемым талантом и не подчеркиваемым, но про-
ступающим чувством превосходства над мечущимися обивателями литературных
порогов. Одет он был весьма скромно: дешевенький буклешный пиджачок, черный
свитерок, зимние ботинки но прозвищу «прощай, молодость». Однако все на нем
выглядело уместно, элегантно... Меня невольно потянуло к этому человеку — в нем
ощущалась тайна. Этой тайной был его, тогда еще не выявленный, талант. Окуджава
показал мне рукопись новой книги стихов. Раскрыв ее, я был поражен — эти стихи
были, казалось, написаны совсем другим поэтом, если сравнить с калужской книжкой.
Сразу в память врезались такие строчки: «Сто раз я нажимал курок винтовки, а
вылетали только соловьи» и еще образ прачки, так яростно стирающей белье, как будто
в мыльной пене она ищет клад. В этом была внутренняя линия: поэзия Окуджавы и
была той самой прачкой, которая все-таки достиралась до своего, нашла клад своего
таланта.
Окуджава, как и я, часто посещал литобъединение «Магистраль», руководимое Г.
Левиным. Однажды, будучи в гостях у Левина, я впервые услышал несколько песен
Окуджавы. Их пели хором молодые поэты — среди них помню Сашу Аронова, Нину
Бялосинскую. «И если вдруг на той войне мне уберечься не удастся, какое б новое
сраженье ни покачнуло шар земной, я все равно паду на той, на той далекой, на
гражданской, и комиссары в пыльных шлемах склонятся молча надо мной». Молодежь
припала к песням Окуджавы, как к очистительному роднику надежды. Эти песни
распространялись с быстротой молнии по стране, несмотря на
116
то, »_rj0 ни разу не исполнялись ии на радио, ни п телевидению. Они звучали на
магнитофонных лентах в квартирах рабочих, инженеров, физиков и лириков, изс пели
под гитару на стройках, в поездах. Слуцкий на1 творческом вечере Окуджавы