Талая вода
Шрифт:
– Это я, – Юля смущенно покраснела. – Вы посещаете подобные лекции?
– Я стараюсь узнавать обо всем новом, что может помочь в работе. Матвей Вишняков, – он протянул ей визитную карточку. – Агент по продаже антиквариата, но иногда занимаюсь и произведениями современных живописцев. Особенно, если знаю автора лично, как Раису.
– Она одинока? – вдруг задумчиво спросила Юля.
– Очень. Да. Очень.
Они снова прошли вдоль стен галереи, теперь уже в молчании, потом дверь открылась, заглянула Маргарита и снова исчезла в приемной, стук ее каблучков стих.
– Так как вам наш Моне? – спросил Матвей.
– Чудесен, – Юля улыбнулась.
– Мне нравятся Моне и Куинджи.
– У них много общего.
– Вот как? – он спросил он чуть удивленно. – И что же?
– Отношение к свету, в первую очередь. Хотя Куинджи больше экспериментировал. Я бы сказала, он куда разнообразнее. И еще отсутствие интереса к людям.
– Я думал только отсутствие интереса к женщинам, – усмехнулся он, – Судя по его дамам в саду. Кто может быть на месте этой дамы? Да кто угодно! Имеет ли она значение для композиции? Да никакого! Этим отношениям к людям он мне и симпатичен, мостики, кувшинки, соборы, куда интереснее, не так ли? Мы умрем, никто и не заметит, а мостики останутся… Хотя, кувшинки тоже быстро вянут.
Юля пожала плечами.
– Не на холсте. Мне нравятся его кувшинки, – ответила она. – Но если говорить о пейзажах, пожалуй, я предпочла бы Куинджи, особенно раннего. Эти работы напоминают мне детство, деревенская осень, влажный воздух… Я вообще люблю передвижников.
– А Шишкин, раз уж вы любите русскую природу?
– Меня пугает реалистичность его работ, – Юля поежилась, – Их сходство с фотографиями. Хотя конечно, рисунок безупречен, он великий труженик и невероятно скрупулезен. Я люблю только его одинокую сосну. В ней есть что-то мистическое. Ну и офорты. Застывшая красота, которую можно тиражировать… Но признаю его гениальность, без всякого сомнения.
– А сами пишете?
– Нет, – она, смеясь, покачала головой. – Ни в коем случае! Зачем травмировать свое эстетическое чувство неумелыми попытками. Сестра пыталась, ничего не вышло, и она быстро бросила. А вы?
– Немного, но больше баловство.
– Покажете? – она лукаво улыбнулась и бросила на него быстрый взгляд.
Он лишь смущенно отмахнулся, и Юля поняла его без слов: ему неловко показывать свои работы эксперту, который заслужил уважение. Воцарилось недолгое молчание.
– Что вы скажете своему шефу? – поинтересовался Матвей. – Насчет картин?
– Я думаю, многие мы сможем взять, – кивнула Юля. – Я знаю людей, которые сумеют составить достойное портфолио. Подобное сходство с Петровым-Водкиным многие примут за достоинство.
– Как и сходство с Ренуаром у ее «Вазы с лесными фиалками».
Юля улыбнулась, оценив его шутку.
– Вазу мы не возьмем. Мы добры, но не самоубийцы.
Он засмеялся, потом открыл ей дверь, помог надеть пальто и предложил заехать к ней в офис для оформления документов. Обговорив детали, Юля простилась с Маргаритой и вышла на улицу. Матвей подвез ее до метро.
У него была новенькая вишневая «девятка». Уже в машине девушка поняла, почему на Маргарите было такое платье. Несомненно, она ожидала, что придет ее Мастер, мысленно улыбнулась Юля. Что ж, Матвей Вишняков вполне себе мастер, по крайней мере, в том, что касалось работы. Но если его отношение к женщинам такое, как на картинах Клода Моне, у Маргариты мало шансов привлечь к себе внимание!
– Это странно, но, кажется, вы и правда эксперт, – весело сказал он, когда Юля собиралась выйти из машины.
– Что же здесь странного?
– Вы так молоды. Сколько вам?
– Не так уж и молода. Мне двадцать семь. Скоро будет двадцать восемь. Хотя, конечно, женщинам не говорят о возрасте.
– Женщинам – нет, экспертам – вполне. Мне неделю назад исполнилось двадцать девять. Собираюсь отметить одновременно со встречей нового тысячелетия. Как же я ненавижу всех, кто постоянно говорит об этом Миллениуме, о проблеме двухтысячного года…
Юля засмеялась.
– Я тоже не люблю. Надоели.
– А где вы празднуете? Где-нибудь в Париже, возле Эйфелевой башни? Как и положено эксперту Аукционного дома?
– Дома, с семьей, наверное. Во Владимирской области. Почти Париж. До свидания.
Матвей кивнул.
– До свидания, Юля. Рад знакомству, надеюсь, еще увидимся.
Она вышла, захлопнула дверь и направилась к метро. Когда она зачем-то обернулась, то с удивлением обнаружила, что он смотрит ей вслед.
Можно ли сказать, что Юля не придала значения этой встрече? Разумеется, можно. Много позже она пыталась вспомнить ее во всех подробностях, чтобы понять, где, в какой момент она должна была угадать, осознать, что это знакомство будет иметь значение для будущей ее жизни? Ведь непременно в какой-то миг пространство преломилось, а время замерло, и где-то на одной из картин, на холодной стене галереи, на рисунке Моне или же в глазах Матвея, устремленных на нее, должен был возникнуть знак. Предупреждающий о чем-то важном. Но ей никак не удавалось вспомнить это мгновение. У нее не было предчувствий, дежавю, странных снов. Не было удивительных совпадений, электрических токов и режущих пространство молний. Ничего. Она просто подумала, что Матвей Вишняков отлично разбирается в предмете и куда лучше было бы работать в паре с ним, чем с бестолковой Наташей. И еще, что у него довольно-таки странная машина. Только и всего. Хотя нет, про машину она подумала уже позже, много лет спустя.
И все-таки. Если обратиться к фильмам: в любом из них режиссер по каким-то неявным приметам дает нам понять, что встреча героя и героини произошла. Иногда это бывает сделано, что называется, в лоб, как в «Кавказской пленнице»: герой встречает девушку, про которую сказано, что она спортсменка, комсомолка и красавица. Как не влюбиться! А иногда встреча замаскирована под «случайную», но зритель неминуемо с первой секунды догадывается: Ага! Вот она, главная героиня! У них точно будет роман!
Почему этого не происходит в жизни? Или же она была слишком невнимательна? Торопилась, спешила, раздумывала, как и в чем следует встречать новое тысячелетие? Почему не поняла, не увидела, не приготовилась заранее, как кошка, которая приземляется на четыре лапы, падая с высоты? Ведь любовь – всегда падение, всегда потеря контроля и тверди под ногами, так падаешь только из открытой двери самолета, когда сильная рука инструктора толкает тебя в спину. Мгновения ты паришь, замирая от ужаса и восторга, осознавая, где-то в глубине души, что за плечами – парашют. Но в жизни нет ни парашюта, ни инструктора. Нет и четырех лап. И уж если решишься, то прыгаешь на свой страх и риск. Так почему же не было предупреждающих знаков?
Осознание пришло позже, когда они встретились во второй раз. Матвей пришел в офис НАДа, чтобы оформить сделку по продаже картин, а потом вдруг предложил Юле свозить ее в субботу к Раисе Белогородовой, чтобы экспертам проще было понять ее манеру писать, уловить за яркой поверхностью полотен скрытые символы, перекодированные в язык живописи.
Юля согласилась. Раиса жила за городом, и, как и думала Юля, – оказалась одинокой женщиной средних лет, меланхоличной, печальной, но весьма и весьма энергичной. Она производила приятное впечатление и вызвала у девушки горячее желание помочь. Пусть ее картины увидят свет!