Талисман из Ла Виллетт
Шрифт:
— Простите мое любопытство, но как вам удается сохранять остатки хлеба свежими?
— Это только так говорится. Остатки уступают мне булочники или их подмастерья. Я получаю бриоши, хлебцы из теста на молоке с маслом, ячменные булочки, хлебцы из крупчатки, и все — твердое, как булыжник, такое не продашь, разве что в качестве оружия. Но я кое-что придумал: сажаю их в печь, потом складываю в корзины, гружу корзины в повозку и прикрываю шерстяным одеялом, чтобы не остыли, а потом продаю клиентам… как свежий хлеб! Ну, прощайте. — Он кряхтя взялся за ручки тележки.
— Еще минуту! — взмолился Жозеф. — Вы говорили
— Это давняя история, в процессе были замешаны светские дамы и не очень, и губки, и свечи, и рожь со спорыньей и все такое прочее. Всё, я снимаюсь с якоря, нужно успеть к окончанию уроков…
Уже отойдя прочь, Брикар обернулся и крикнул:
— Сегодня меня ждет лучшая выручка за всю зиму!
— Замужем! Мэт-как-то-там еще. Рожь со спорыньей, — бормотал себе под нос Жозеф, — дрожжи и пшеничная мука… Этот плут, похоже, повредил себе мозги. И это он — миллионер? Тогда я — король Пруссии!
Мелкий град барабанил по мостовой круглой площади Ла Виллетт. Альфред Гамаш пытался очистить окоченевшими пальцами теплые каштаны, купленные у араба в лавочке рядом с пожарным насосом. Рекламный проспект зазывал на новое ревю в «Фоли-Бельвилль» с забавным названием «Вот ползет фуникулер». [57] Гамаш обещал Полине, что придет поаплодировать ее выкрутасам в трико телесного цвета. Он положил в рот золотистый шарик и принялся с наслаждением жевать его, вспоминая юные годы: зимой, по воскресеньям, его мать — она была маникюршей — всегда покупала ему кулек жареных каштанов. Он пытался ее угощать, но она отказывалась, уверяя, что совершенно сыта, хотя была худа как щепка.
57
Автор — М. Мейроне.
Рядом кто-то кашлянул, прервав его размышления.
— Добрый день, вы меня помните? Моя жена — художница, она работает для…
— «Пасс-парту», помню, как же. Я его прочитал: ничегошеньки там не написали! Сдается мне, вы все наврали, — с полным ртом процедил Гамаш.
— Ошибаетесь. Я все время думаю о том хромом, которого вы описали в нашу прошлую встречу.
— Я что-то говорил про хромого? Ну надо же… Я тут прочел в одной газетенке занятную вещь: если столбик термометра опускается ниже нуля, у людей случаются галлюцинации — в точности как в тропиках. Вы бы сходили к доктору.
Гамаш продолжил жевать каштаны, а Виктор аккуратно сложил вчетверо банкноту и сунул в щель в облупившейся стене ротонды. Альфред Гамаш и глазом не повел.
— Кто вы?
— Помощник высокого сыщика в доломане, который все время сосет леденцы.
— Легавый, черт бы вас подрал!
— Вы рассказали инспектору Лекашеру про хромого?
— Допустим, хромой и вправду существует: но мне было бы затруднительно сообщить о нем вашему шефу.
Виктор закурил и выпустил дым в лицо Гамашу.
— Почему?
— Слыхали о таком: сначала — причина, затем — следствие. Пример: предположим, вы стали жертвой призраков, притворившихся людьми. Как их опишешь, если не видел? Может, я грезил наяву, а может, и был какой-то тип, он вроде как припадал на одну ногу, — и спроси кто, не заметил ли я чего в ночь преступления, я, может, и ответил бы: «Милейший, я свечку не держал…» Так оно все и случилось после беседы с вашим инспектором.
— А как оно выглядело, это ваше наваждение?
— Брюнет с бакенбардами, без усов и без бороды.
— Одежда?
— Я смылся. Решил поостеречься. Сказал себе: «А если этот легавый или, того хуже, журналист пудрит тебе мозги?». Так что рассматривать его я не стал. Глядите-ка, что растет на стенах, — хмыкнул Гамаш и сунул в карман купюру.
— Я ничего не заметил. Вы бы поостереглись, вдруг это оптический обман…
— Это вряд ли. Хотите каштанчик?
…По залу пронесся ледяной сквозняк, Кэндзи чихнул, поймал едва не слетевшие на пол бумаги и рявкнул:
— Закройте дверь!
Хельга Беккер со своим неразлучным велосипедом столкнулась с выходившими покупательницами, и они так и стояли бы в дверях, если бы не Эфросинья. Она твердой рукой отодвинула в сторону даму в галифе с железным конем, а библиофилок вытолкала на улицу.
— Как жаль, мадам Пиньо, что в жандармы берут только мужчин, — буркнул Кэндзи, — из вас вышел бы отличный страж порядка.
— Зато повариха из меня вышла не хуже! Это к сведению тех, кто что-то имеет против мерланов с томленой в сале чечевицей!
Кэндзи снова чихнул и высморкался. Из льняного платка выпали крошки пирожного, он подцепил одну указательным пальцем и лизнул.
— Тарталетка с малиной.
Какой милый вышел вечер у «Глоппа»! Кэндзи был в восторге от Джины. Обычное чаепитие превратилось в захватывающее, просто головокружительное приключение. На нежном лице его спутницы было одновременно и смущение и влечение, которое она тщетно пыталась скрыть. Их пальцы соприкоснулись, когда он разливал чай, она покраснела и отвела взгляд. Покоренный Джиной, Кэндзи прислушался к себе. После смерти Дафнэ он всегда общался с женщинами в покровительственно-непринужденной манере, но теперь все изменилось. Он отвез Джину домой, на улицу Дюн, поцеловал ей на прощанье руку и понял, что пленен. Душа его оживала, но он надеялся скрыть свои чувства от Джины.
— Я, как Исав, охотно продала бы право первородства за тарелку чечевичной похлебки, мадам Пиньо, — хихикнула Хельга Беккер.
— Я думала, у вас нет ни братьев, ни сестер.
— Я выразилась фигурально. Сегодня утром я ощущаю такую легкость! Мой соотечественник доктор Отто Лилиенталь [58] сделал новую попытку и одержал победу! В октябре прошлого года ему удалось подняться в воздух и спуститься вдоль склона одного из холмов Риноу. Теперь он прыгнул с платформы в Штиглице — это недалеко от Берлина — и приземлился в двухстах пятидесяти метрах!
58
Немецкий инженер Отто Лилиенталь (1848–1896) изобрел аппарат, состоявший из двух крыльев, руля и хвоста, обтянутого кретоном. Назывался этот аппарат shirting. Во время двухтысячного полета Лилиенталь погиб.