Таллиннский переход
Шрифт:
Без всякого сопровождения старый, маленький «Сауле» возил грузы и войска в Выборг, на Готланд, на Лавенсаари, в Ораниенбаум и Кронштадт. Маяки не работали, все вехи и ограждения были сняты, моряки благословляли ночную тьму, туман, дождь и мглу, проклиная ясную погоду, всегда готовую взорваться воем пикирующих бомбардировщиков и веером торпед с подводных лодок.
Пароходу «Сауле», благодаря опытности и осторожности Щетининой, везло: весь июль война никак не давала о себе знать во время плаваний старого судна.
В начале августа «Сауле» вышел из Ленинграда на Лавенсаари с грузом торпед, различного оборудования и продовольствия для базирующейся на острове бригады торпедных катеров. Впереди шел пароход «Сигулда» под командованием капитана Беклемишева. Небольшой конвой вели катерные тральщики и два катера охотника. Ночь прошла без
Около семи часов утра над конвоем в ясном голубом небе среди редких кучевых облаков появился самолёт-разведчик противника. Как бы купаясь в нежной голубизне августовского неба, немецкий самолёт, поблескивая стеклами кабины, лениво совершил круг над конвоем и исчез где-то в юго-западном направлении. По конвою флажными сигналами была дана команда усилить наблюдение за воздухом и приготовиться к отражению воздушного нападения.
Но как ни вглядывались Щетинина и ее сигнальщики в бездонную голубизну неба, черточки приближающихся пикировщиков они увидели только тогда, когда с сопровождающих катеров-охотников раздался резкий грохот очередей зенитных пулеметов. Черточки росли с неимоверной быстротой. Пикировщики шли парой, видимо, управляемые стажерами, поскольку пошли в атаку в пологом пикировании, включив для пущего страха сирены. Следя за самолетами, Щетинина давала команды на руль, но маневрировать в узкой протраленной полосе было почти невозможно. Она видела, как по палубе парохода бегали краснофлотцы военной команды, ведя огонь из винтовок по приближающимся пикировщикам. Наконец, две черные капли отделились от плоскостей «юнкерсов». Самолеты с воем пролетели над пароходами и взмыли вверх. О кормовые надстройки и палубный настил «Сауле» лязгнула крупнокалиберная очередь хвостового стрелка, и в этот же момент все четыре бомбы рванули между судами в стороне от курса. Наступила та характерная гнетущая тишина, что бывает только после воздушных налетов — тугая, страшная и какая-то звенящая. А затем нахлынул впервые за войну страх, страх собственной беспомощности перед господством противника в воздухе, страх, сопровождавший Щетинину впоследствии через всю войну даже в тех районах, где немецкой авиации не было и в помине.
Сдав груз, пароходы под покровом ночи без сопровождения вернулись в Ленинград. Между тем уже был сдан Выборг, а критическое положение Таллинна требовало принятия срочных мер по эвакуации главной базы КБФ. И хотя об эвакуации никто не смел еще даже заикаться, было ясно, что она последует со дня на день, и надо к ней готовиться. К Таллинну начали стягивать пароходы и транспорта.
18 августа «Сауле» и «Сигулда», снова идя малым ходом за тральщиками, под прикрытием катеров-охотников вышли в Таллинн, Погода опять, как назло, стояла прекрасная. Щетинина нервничала, наорала на своего старпома Брызгана, задергала штурмана, бесконечно перепроверяя прокладываемый курс, все время тревожно посматривая на небо. Предчувствия ее не обманули.
Конвой подходил еще только к южной оконечности Гогланда, когда из-под солнца выскочили немецкие пикировщики, видимо, пилотируемые на этот раз опытными пилотами, судя по тому, как четко самолеты перестроились в боевой порядок и как круто стали ложиться на крыло, заходя в атаку. На этот раз их было шестнадцать. Щетинина не могла объяснить себе, отчего два маленьких старых суденышка, к тому же идущие порожняком, служат мишенью в столь яростных атаках почти целого полка пикирующих бомбардировщиков! Методически, последовательно, один за другим, «юнкерсы» валились на крыло и пикировали на конвой. Вой пикировщиков и свист падающих бомб заглушали гулкие удары по подводной части суда, лязг осколков по надстройкам, шум падающей на палубу грязной воды от близких разрывов. Неожиданно с мостика «Сауле» увидели, как на корме «Сигулды» встал столб огня и черного дыма, и она, оседая кормой в воду, повернула к берегу, чтобы выброситься на мель...
Налет кончился, и одинокий «Сауле» пришел на рейд Таллинна, надеясь на передышку. Щетинина приказала отдать якорь, потравив канаты с расчетом немедленной съемки при первой же угрозе налета. Время приближалось к полудню. С камбуза доложили, что обед готов,
Вскочив на ноги, полуоглушенная Щетинина выскочила на палубу, инстинктивно взглянув в небо. Высоко, выше облаков, шли отбомбившиеся немецкие самолеты. Из пробитых осколками паровых труб корабля с шумом вырывался пар, вода хлестала из поврежденных труб пожарной магистрали, скапливаясь на палубе. Щетинина не могла какое-то мгновение понять, почему вода имеет какой-то зловещий красноватый оттенок. И вдруг поняла: это кровь! Чья?
Пулей взлетела по трапу на мостик. Секундное облегчение — вся вахта на месте, но правое крыло мостика как будто срезано бритвой. Так же стремительно Щетинина бросилась обратно на палубу. Там собирают раненых. С ужасом и жалостью Щетинина обводит безумными глазами шестерых тяжелораненых своей команды. Пожилой повар Кузьмин зажимает руками живот. Из-под пальцев, стекая по ногам, льется кровь. Он что-то силится говорить, вроде бы извиняется за загубленный обед. Щетинина машет рукой: какой там обед! Мальчишка — дневальный, зовут его Петя, а фамилию Щетинина никак не может вспомнить, зажал руками шею над ухом. Руки отнимают, мальчик кричит: за ухом на шее рваная рана, в которой видны страшные и странно толстые артерии. Щетинина закрывает глаза. Она многое видела в своей жизни, но такого не видела и не предполагала, что увидит.
Подошедший в этот момент старпом Брызгин доложил, что в машине осколками, пробившими обшивку борта, убиты вахтенные — машинист Киршнерс и кочегар Герасимов. Как ни странно, но это сообщение приводит находящуюся на грани истерики Щетинину в себя. Она приказывает боцману Ашихину спустить шлюпку и отправить на берег раненых, напоминает старпому, что надо оформить убитых и раненых актом, и поднимается на мостик, где отдает распоряжение осмотреть судно и доложить о повреждениях.
Беглый осмотр показал, что на «Сауле» снесено правое крыло мостика, разбит главный компас, выведена из строя рулевая машина, расположенная на мостике, палубой ниже разрушены передняя и правая переборки надстройки, повреждены трубопроводы, в машине — некоторые вспомогательные механизмы, пробит тёплый ящик. Из команды: двое убиты, шестеро ранены, один сильно контужен.
Пока Щетинина разбиралась и оценивала ущерб, нанесенный ее судну разорвавшейся у борта авиабомбой, к борту «Сауле» приблизился не замеченный в суматохе с вахты военный катер, и усиленный мегафоном голос заставил Щетинину вздрогнуть: «На «Сауле»! Что случилось с вашим капитаном? Тело нашли?» Щетинина оцепенела, затем взяв у вахтенного рупор, спокойно ответила: «Я — капитан Щетинина! Что вы хотите узнать?» На катере наступило молчание, он подошел вплотную к борту и оттуда подали на палубу упавший за борт ее мокрый китель, который Щетинина бросила перед налетом на крыло мостика, спускаясь в кают-компанию. «Мы думали, что вы утонули!» — крикнул с катера командовавший им лейтенант, помахав на прощание рукой.
«Сауле» был отбуксирован в бухту Сууркюляй и посажен на мель. Щетининой приказали, по возможности, отремонтировать судно своими силами и привести его в состояние, обеспечивающее переход в Кронштадт. В противном случае его придется взорвать. На вопрос, сколько имеется времени на производство ремонта, офицер из штаба флота только пожал плечами: «Вам сообщат, когда нужно будет выходить...»
Уже шестые сутки на «Сауле» шли ремонтные работы, которыми руководил семидесятилетний старший механик Ян Эйве. Он и пароход были ровесниками. Он пытался сделать все, что мог, отдавая команды и ругаясь на языке, представляющем собой невероятную смесь русских, латышских и английских слов. Главное было привести в порядок машину и хоть как-то обеспечить герметичность престарелого парохода, над которым несколько раз в день проплывали эскадрильи вражеских бомбардировщиков, высокомерно не обращая внимания на сидящую на мели развалину, направляясь к главной своей цели: скоплению военных кораблей на таллиннском рейде.