Таллиннский переход
Шрифт:
На мостик «Пиккера», застегивая на ходу китель, вбежал Трибуц. Едва взглянув на «Киров», он почувствовал, что тупая раскаленная игла воткнулась ему в сердце. Ноги обмякли. Схватившись одной рукой за поручень ограждения мостика, он другой рукой выхватил бинокль у капитана 1-го ранга Питерского. «Киров» предстал командующему в страшном виде. Окутанный густыми клубами черного дыма, через которые пробивались языки пламени, корабль стоял неподвижно, и на нем не было заметно никаких признаков жизни. Трибуцу показалось, что вот сейчас с детонирует кормовая башня, и крейсер, разломившись пополам, грудой обгоревшего и искореженного металлолома затонет на рейде, а ему, Трибуцу, уже
– «Дымзавесчики! — неожиданно заорал Трибуц.
– Где дымзавесчики?! Кудрявцева под трибунал! Расстрелять! Перед строем расстрелять!»
– «Владимир Филиппович...» - начал было Пантелеев, но Трибуц оборвал его.
– «Молчать!
– снова заорал командующий так, будто перед ним был не адмирал, а пьяный матрос, пропивший свое обмундирование и пытавшийся сейчас оправдаться.
– Молчать! Катер к борту! Быстро со мной на крейсер!»
Адмирал Пантелеев пожал плечами. Истерика командующего ему была совершенно не понятна, как и всем, кто был свидетелем этой сцены на «Пиккере». Всегда носивший маску полной невозмутимости, Трибуц сорвался впервые за всю войну. Пройдут долгие годы, прежде чем оставшиеся в живых поймут, что творилось в душе адмирала Трибуца в те страшные августовские дни и что мотивировало многие его поступки, кажущиеся по меньшей мере странными даже спустя полвека.
25 августа 1941, 07:07
Сердце капитана 3-го ранга Ефета дрогнуло. С мостика эскадренного миноносца «Гордый» был ясно виден сноп огня и чёрного дыма, взметнувшийся над крейсером «Киров». Столбы воды от падавших непрерывно вокруг крейсера снарядов ежеминутно грозили непоправимой катастрофой. Чёрные с грустинкой глаза Ефета загорелись боевым азартом: «Поднять сигнал: «Прошу не мешать моим действиям!»
Старшина сигнальщиков Иванов метнулся к фалам: «Есть поднять сигнал!»
«Боевая тревога! Корабль к постановке дымзавесы изготовить!»
Звонкая трель колоколов громкого боя разнеслась над палубой эсминца, взлетела в душные помещения нижних боевых постов. На мостике Ефет возбужденно инструктировал штурмана Лященко и рулевого Лагутина: «Держать вдоль побережья, как можно ближе. Следить за глубинами...»
«Кормовой химпост к постановке дымзавесы готов», - прохрипела переговорная труба голосом старшины второй статьи Емельяненко.
Чёрт возьми, эсминец зовется «Гордым» или нет?! Надоело ходить невычисленными курсами в душной мышеловке гаваней, хочется размяться на полном ходу.
Ведь еще недавно сам Ефет мечтал не только о лихих торпедных атаках, но даже и о таранах, о чем даже написал статью в шестом номере «Морского сборника» за 1938 год. Статья так и была озаглавлена «Возможно ли применение тарана в наши дни?» Заметив, что западная военно-морская мысль совсем не развивается в этом направлении, Ефет предлагал взять на заметку это мощное оружие, ибо даже линкоры способны таранить друг друга, если их командиры и экипажи имеют достаточно «решительности, инициативы, силы воли и присутствия духа...» Рвался в бой лихой командир «Гордого», в такой бой, к которому его готовили бравурные предвоенные фанфары и барабаны...
Быстро взглянув на корму, Ефет увидел старшину Емельяненко, хлопотавшего у дымовых шашек. У боевого поста постановки дымзавес распоряжался расторопный котельный машинист Федоров. Надев наушники, он ждал команды.
«Полный
Старшина Федоров увеличил поступление в котлы мазута, и из трубы эсминца вырвался сплошной столб копоти. Копоть поднималась к небу на небольшую высоту, а затем плавно стелилась над рейдом, скрывая от противника стоящий без движения крейсер. А внизу, над самой водой, за эсминцем вырастал плотный шлейф серо-желтого дыма...
В районе памятника «Русалке», где немцы просочились к заливу, огонь противника стал особенно плотным. Над верхними боевыми постами непрерывно свистели пули. Стоявший во весь рост старшина Федоров был на виду у противника. По нему стреляли даже из автоматов. Старшина почувствовал острую боль в кисти руки, видел, как брызнула кровь, но не выпустил из рук маховика, регулирующего подачу мазута. Сорвав с себя вылинявший воротник, он зубами обернул им руку. Плотная дымзавеса снова окутала рейд. Даже с мостика «Гордого» нельзя было разглядеть хотя бы силуэта крейсера «Киров».
25 августа 1941, 07:10
Капитан 2-го ранга Сухоруков успел заметить, как взрывом снаряда разметало матросов, заваливавших трап. Трап снова вывалился за борт, повиснув почти вертикально на уцелевших талях. Клубы черного дыма и языки взметнувшегося пламени закрыли место трагедии. Корабль вздрогнул. Где-то посыпались стёкла, мигнул и погас свет в ходовой рубке. Оглушенный не столько взрывом, сколько самим происшествием, капитан 2-го ранга на какое-то мгновение потерял способность реально осознавать обстановку. Сухоруков успел заметить, как на корму кинулся его старпом капитан 3-го ранга Дёгтев с матросами. Слышны были крики: «Пожар! Шланги, шланги давай!», тяжелый мат и чьи-то не то стоны, не то вой. Столб от очередного немецкого недолёта обрушился на палубу «Кирова» каскадами грязной воды. Несколько человек сбило с ног и понесло по палубе...
Придя в себя, капитан 2-го ранга Сухоруков бросился к машинному телеграфу, переведя его на «малый вперёд». Машина не отвечала. Штурман крейсера капитан-лейтенант Пеценко схватил трубку телефона, безрезультатно пытаясь вызвать машинное отделение. Никто не отвечал. Сухоруков, продолжая звенеть машинными телеграфами, резко крикнул: «Рассыльный! В машину быстро! Что там случилось?»
На мостике в накинутой на плечи шинели, с серым помятым лицом появился адмирал Дрозд: «Что случилось?»
Не отвечая, Сухоруков продолжал вызывать машинное отделение.
«Гордый» ставит завесу!» — прокричал сигнальщик с крыла мостика.
«Машина, машина!
– надрывался Пеценко в телефон.— Ответьте мостику! Машина!»
«Что случилось?» - снова спросил Дрозд, и снова ему никто не ответил.
В переговорной трубе раздался голос капитана 3-го ранга Дёгтева: «Попадание снаряда, видимо, шестидюймового, в палубу у кормовой башни, в районе 124 шпангоута. Пожар под контролем...» Переговорная труба замолкла.
Адмирал Дрозд вышел из рубки и встал на крыле мостика рядом с сигнальщиками, тяжело дыша в плотном дыму завесы.