Там, где была тишина
Шрифт:
Было раннее утро. Стояла глухая тишина, только в соседнем загоне для верблюдов происходило какое-то движение. Оттуда доносился тихий звон серебряных украшений, — видимо, доили верблюдиц.
Загон, как и большой глиняный дом с садом, окруженный высокой стеной, принадлежал Дурдыеву, сторожу дорожной конторы.
Внезапно Буженинов услышал топот босых ног. В контору вбежала молодая туркменка.
Она быстро оглянулась по сторонам и подошла к Буженинову. У нее было красивое бледное лицо и светлые волосы. С плеч струилось платье из пурпурного шелка, на ногах — шальвары, отороченные внизу вышивкой. Она торопливо заговорила, обращаясь к Буженинову:
— Дорогой человек, пожалуйста, Дурсун просит у тебя маленький портрет Ленина. Совсем маленький портрет. Давай, пожалуйста, — просила она, прижимая руки к маленьким полушариям грудей, едва обозначавшимся под платьем.
Буженинов привстал.
— Портрет Ленина? — переспросил он, недоуменно глядя в темные глаза туркменки. — Зачем тебе?
— Вышивать буду, — шепотом сообщила Дурсун. — Давай, пожалуйста.
Буженинов продолжал оторопело глядеть на нее. В контору вошел Солдатенков.
Он был высок и строен. Его широкую грудь свободно облегала белая полотняная рубашка с раскрытым воротом. Русый снопик волос падал на веселые дерзкие серые глаза. Увидев Дурсун, рязанец замер: светлые волосы, крошечные босые ноги и серебряные украшения на груди — все это возникла перед ним, словно чудо.
Дурсун смутилась.
— Давай, давай, пожалуйста, — продолжала просить она, испуганно поглядывая на дверь. — Муж придет, плохо будет.
— Что она хочет? — спросил у Буженинова молодой бригадир.
— Портрет Ленина, — блеснул тот очками. — Странная просьба!
— Ничего не странная, — вспыхнул Солдатенков. — Девушка просит, надо ей дать. Да еще Ленина! Пусть повесит у себя в кибитке.
— Я не в кибитке, — повернулась к нему Дурсун. — Я ковер вышивать буду. Большой ковер. И портрет Ленина. — Она на минутку замолчала, словно прислушиваясь. — Страшно это. Нельзя вышивать человека. Понимаешь, товарищ? Закон запрещает. Убить могут.
И вдруг Дурсун засмеялась, обнажая мелкие молочно-белые зубы.
— А я вышью, пусть потом сердятся.
Солдатенков, ни слова не говоря, подошел к календарю и, полистав его, оторвал листок, на котором было изображение Ленина, читающего «Правду».
— Возьми, — протянул он листок. — Ты молодец! И ничего не бойся.
Дурсун схватила листок, быстро взглянула на него и прижала к сердцу.
— Ленин, — сказала она тихо. И еще раз повторила: — Ленин!
Солдатенков отвернулся. Буженинов, отойдя к окну, протирал очки.
Дверь скрипнула, в комнату вбежал Дурдыев.
Сторож тяжело дышал. Глаза его дико сверкали из-под черных бровей. Выпятив бороду, он двинулся к онемевшей женщине.
— Зачем пришла? — крикнул он по-русски и тотчас же что-то быстро заговорил по-своему.
Когда Дурдыев ворвался в контору, Дурсун успела спрятать листок с изображением Ленина за вырез платья. Сейчас стояла, гордо подняв голову, даже не глядя на разгневанного мужа.
Старик подскочил к ней и, схватив за волосы, с силой потянул к выходу, Дурсун закричала. Дурдыев ударил ее по лицу. Еще и еще раз.
И вот тут-то Солдатенков не выдержал. Он толкнул сторожа, и тот, как мешок, отлетел в дальний угол.
— Солдатенков! — угрожающе крикнул Буженинов. — Что вы делаете?
Дурсун, бросив мгновенный взгляд на бригадира, быстро, как ящерица, выскочила из комнаты. Сторож медленно поднялся с земли.
— Зачем обижаешь? — глухо спросил он, напяливая сбитую Солдатенковым лохматую папаху и с ненавистью глядя на бригадира.
Солдатенков подошел к нему, виновато улыбаясь.
— А ты зачем жену бил? — спросил он, словно ожидая примирения. — Разве можно?
Лицо старика побагровело.
— Моя жена, — дико сверкнул он белками. — Хочу бью, хочу убиваю!
Улыбка медленно сползла с лица рязанца.
— Вот как! Хочу бью, хочу убиваю? Кулак ты! — глухо бросил он. — Не знаю, как вас тут на этой земле, величают, а по-нашему ты кулак. Вот, — сунул он под нос опешившему сторожу сжатую в кулак руку.
— Солдатенков! — снова угрожающе произнес Буженинов.
— Да что Солдатенков! — отмахнулся бригадир. — Он и в сторожа пошел, чтобы от Советской власти спрятаться. Сторож нашелся! Кулак ты, а не сторож! А только власти твоей конец пришел. Понял? Слышал такое слово — Ленин! Вот он сказал — конец рабству. Везде, всюду на советской земле.
У самых дверей Дурдыев резко повернулся и крикнул:
— Отвечать будешь и ты, и твой начальник. Жаловаться пойду.
В конторе наступила тишина.
— Нехорошо получилось, — первым заговорил Буженинов. — Вы оскорбили представителя местного населения. Мы сюда помогать пришли, а вы…
Солдатенков покраснел.
— Что же, прикажете смотреть, как женщину избивают?
— Эта женщина — его жена! — возразил Буженинов. — Власть его над ней беспредельна. Она — его раба. Была и будет. Так велит их бог, их пророк Магомет, их вера в закон.
Солдатенков подошел к взъерошенному счетоводу и крепко тряхнул его за плечи.
— Магометом пугаешь? — насмешливо сощурил он свои дерзкие глаза. — Не пугай, мы уже пуганые.
— Неужели вы не понимаете, что это гложет вызвать конфликт? — вырвался из его рук счетовод. — Большие неприятности.
— А у нас с ними, мироедами, всегда и везде конфликт. Ты что же, ученый человек, дурачком притворяешься?
Буженинов пожал плечами: мне-то, мол, что?
— Пусть отвыкают от своих волчьих законов, — примирительно произнес Солдатенков. — Здесь хоть и глухомань, а все равно — Советская власть!