Там, где была тишина
Шрифт:
…На второй день, вечером, когда Николай и Наталья сели вычерчивать профиль нового варианта, Макаров отправился в аулсовет.
По дороге, шагая меж высоких глиняных дувалов по тропинке, поросшей выгоревшей травой, он вспомнил о посещении дома Дурдыева в первые дни своего пребывания в Мукрах. В тот день старик, низко кланяясь и прижимая руку к сердцу, попросил «дорожного начальника» посетить его «убогое жилище».
— Дорогим гостем будешь, — говорил он, выставляя вперед свою клочковатую бородку и прижмуривая глаза. — Приходи, пожалуйста.
Усадьба ховлы Дурдыева была окружена высокими глухими стенами, имевшими один вход. Макарову бросились в глаза щели-бойницы над воротами, угрюмо-неприступный вид этой крепости. Его проводили по крытой галерее-входу, дальше — по мощеному двору и ввели на половину, где обычно принимали гостей. Это помещение называлось михманхана.
Еще при входе Макаров снял обувь. Так его научила Наталья, успевшая познакомиться с местными обычаями.
Посреди комнаты лежала толстая новая кошма, а поверх нее — красный ковер. Макаров не знал, что ковер кладется для почетных гостей.
Едва Макаров ступил на ковер, какая-то женщина протянула ему таз с водой. Макаров недоуменно взглянул на нее, затем, догадавшись, ополоснул руки и вытер их мохнатым полотенцем.
«Ну, Наталья! — подумал он. — Не могла предупредить».
Хозяин, оживленно суетясь, пригласил гостя к столу.
В комнату вошла женщина, но уже другая. Это была молодая туркменка со светлыми волосами, что является здесь большой редкостью. На ней была красивая красная одежда, на груди сверкали серебряные украшения. Она мельком взглянула на Макарова своими удлиненными восточными глазами и тотчас же отвернулась.
«Неужели жена?» — изумился Макаров, невольно косясь в сторону молодой туркменки.
Затем в комнату входили и другие женщины, но ни одну из них Дурдыев не называл по имени. Только и слышно было: «Эй ты, подай то, убери это!»
Позже Макаров узнал, что все эти женщины были женами Дурдыева.
— Хорошее дело! — возмущался Макаров. — Сторож, советский служащий и целый гарем содержит. Куда смотрит местная власть?
Местные люди только покачивали головами в ответ на это. Они знали, что и сам Ниязов, председатель аулсовета, имеет несколько жен. Формально запрещенное, многоженство продолжало существовать. Глухая борьба шла в кишлаке. Нужно было делить землю, создавать коллективное хозяйство. Но людей, взявших землю у вчерашнего бая, находили заколотыми. Страх заставлял жителей поселка уходить прочь, в другие районы, а то и в Афганию, к своим родственникам, на тот берег Аму-Дарьи. Кишлак опустел.
А страна покрывалась строительными лесами, на которых весело трепетали знамена и лозунги первой пятилетки. Девушки в синих комбинезонах, положив друг другу руки на плечи, топтали бетон на быках Днепростроя. В клубах пыли, нажимая на перфораторы, стучащие, как пулеметы, трудились хлопцы, только вчера прибывшие из глухого села. Росли стены Краматорского и Горловского заводов. Гигантские комбинаты поднимались в Березниках и Соликамске. У всех на устах был Турксиб, о котором сочиняли песни.
А Магнитка! Словно исполинский магнит, притягивала она к себе сердца отважных патриотов.
А вот эта стройка в глухих-преглухих, тысячелетиями молчавших горах Кугитанга!
Но газеты, наряду с сообщениями о рекордах ударных бригад, печатали заметки о противодействии кучки врагов и отщепенцев. Где-то рушились своды глубоких шахт, пылали колхозные конюшни, падали под вражескими выстрелами советские активисты.
Не все было в порядке и на участке Макарова. Он знал, что среди рабочих ведется какая-то тайная агитация, подстрекательство к саботажу и срыву работ, что кто-то сознательно спаивает рабочих и втягивает их в картежную игру.
Нужно было что-то предпринимать. Но что именно?
…Сухо и неприязненно встретили Макарова в аулсовете.
За столом, покрытым полинявшей кумачовой скатертью, сидел Карим Ниязов — председатель аулсовета, рядом с ним — Сатилов. Ниязов пристально посмотрел на Макарова, потеребил бороду, кивнул на стул.
— Вот полюбуйтесь, — заговорил он, обращаясь к Сатилову. — Набрал разной швали со всего света, а они наших людей избивают.
У Макарова перехватило дыхание. Он ждал чего угодно, но только не этого.
Не шевелясь, он смотрел прямо в глаза Ниязова. Тот отвернулся.
— Что там случилось, Макаров? — сухо спросил Сатилов. — Нам нужно знать всю правду.
— Бригадир Солдатенков заступился за женщину, которую избивал Дурдыев, — ответил Макаров. — Это произошло в конторе.
— Что это за женщина? — голос Сатилова звучал все так же сухо.
— Жена Дурдыева, — ответил Макаров. — Вернее одна из его жен.
— Вот видишь, — вскочил Ниязов. — Это на что похоже? Кто дал право? Дурдыев свою жену наказывал. А ты здесь при чем?
Ниязов побагровел. Он не сводил с Макарова злобного взгляда.
— Пришли на нашу землю и людей избиваете!
Кровь отхлынула с лица Макарова. Он встал.
— Земля это наша, советская, — холодно заговорил он, не глядя на Ниязова. — И мы пришли сюда делать с вами наше общее дело.
— Правильно, — отозвался Сатилов. — Но зачем же бить людей?
— Будешь отвечать, начальник, — снова закричал Ниязов, наливаясь кровью.
Макаров снова сел.
— Нужно сначала разобраться, — спокойно и сдержанно заговорил он. — Нужно разобраться во всем этом деле. Солдатенков не мог позволить, чтобы при нем избивали женщину. — Он резко повернулся к Сатилову. — Вы знаете, зачем она пришла в контору?
Сатилов пожал плечами.
— Она пришла попросить портрет Ленина, — волнуясь, продолжал Макаров. — Это же понимать нужно. А он ее… кулаками.
В комнате воцарилось молчание.
— Это его жена, — злобно кривясь, сказал Ниязов. — Его право жалеть ее или бить. Зачем против наших обычаев идешь? Я требую, чтобы завтра же этого бригадира на стройке не было. Пускай уходит туда, откуда пришел!
Сатилов поднял на Макарова черные, выразительные глаза. Красивое лицо его было серьезно.