Там, где была тишина
Шрифт:
— Туда добраться — шею сломишь, — скептически бросил Сатилов.
— Хорошо, — замахал на него руками Соломин. — Вы, конечно, правы, вьючные, чрезвычайно тяжелые дороги, отсутствие воды и прочее, и прочее. Хотя это и не перечеркивает эти месторождения. Но ведь калийная соль находится здесь у нас, простите, под носом, в семи-восьми километрах отсюда, в зимовках Галя-Катан, я имею в виду Тузкан и Кан-Сай. Или возьмем участок у зимовища Кызыл-Мазар, это тоже рукой подать. Здесь калийные соли не подвергались выщелачиванию, ибо покрыты мощной толщей глин. Этот участок может дать несколько миллионов тонн калийных солей
Но уже вскочил с места и требует слова сосед Соломина — пожилой седой геолог в заношенной до блеска жилетке.
— Уважаемый коллега, — заикаясь, произносит он, — по-по-по-че-му-то ни единым словом не обмолвился о запасах каменной соли. А вы разве не знаете, что хлеб без соли — не хлеб?
Землянка гремит. После напряженного спора двух геологов все рады этой разрядке. Сатилов поднимает руку, но людей никак нельзя успокоить.
…Горит огонек в маленькой землянке, слабый, тусклый огонек. Отойди на десять шагов, и исчезнет он, поглощенный чернильной тьмой.
Но огонек все-таки горит!
Когда Макаров слушал Сатилова, ему хотелось рассказать сидящим здесь о том, что невероятно трудно с людьми, с текучкой, что на стройке нет машин, тракторных лопат типа «Миами», вывернулась даже такая красивая фраза: каких там к черту «Миами», нет даже простых совковых лопат! Нет муки, каждый мешок достается с боем, нет денег, в банке страшная волокита, нет… Да мало ли чего еще нет и нет!
Но обо всем этом он не сказал ни слова. Обращаясь к Сатилову, Макаров проговорил:
— Вот что, товарищ Сатилов… Вы член правительства. Вот и помогите нам уломать наше дорожное управление. Мы действительно разработали новый вариант проекта дороги, вернее проезда к горным разработкам. Эту работу мы обязуемся закончить к весне или раньше, и ничто, никакие трудности не остановят нас. Если же будем строить по старому проекту, дороги вам не дождаться. В общем, как вы собираетесь поступить, я не знаю, а я дал телеграмму в управление, что буду строить по новому варианту, хотя мне запретили и, может быть, голову оторвут за непослушание.
Все засмеялись, зашумели.
— Можно курить? — звонко спросил Амурский, все еще улыбаясь.
— Курите, — кивнул головой Сатилов. — Ладно, я разберусь, — глянул он в сторону Макарова. — Вы человек решительный, это хорошо. А что это у вас, простите, с головой? — задал он неожиданный вопрос.
— Камешки с горы посыпались, — неохотно ответил Макаров. — Не уберегся.
Скосив глаза, он заметил обращенное к нему лицо Ниязова, который все еще угрюмо молчал, видимо обиженный резкими словами Сатилова. Ниязов пристально смотрел на него, презрительно поджав губы. Наверно, он еще не забыл об их стычке в сельсовете из-за этого злосчастного сторожа. Ну и пусть злится!
После Макарова выступали Хоменко, Амурский и еще кто-то, но, занятый своими мыслями, Макаров не слышал их. «Нужно добиться какого-то решения, — думал он. — Так работать нельзя».
Он собирался срочно выехать в Ашхабад, но Костенко рассказал ему, что перед отъездом к нему в гостиницу зашел Ткачев с какой-то девушкой, очень красивой («Тоушан», — подумал Макаров), и сказал, что постарается вскоре побывать на дороге. Когда это «вскоре», завтра или через месяц? Рабочие уже заметили, что на стройке что-то неладно, и продолжать работы по старому варианту невозможно, ничего не получится. И тут еще история с Ниной. Тоже что-то очень нехорошее. Ну и дела! Как же она все-таки устроилась? Она очень просила его, чтобы он не выделял ее и предоставил жилье вместе со всеми в бараке. А барак-то общий. Ох, и неважная там житуха в этом бараке. Нужно будет обязательно сегодня же заглянуть туда. Он старался вспомнить, какие же вещи она имела при себе, но его словно разбудил вдруг как-то необычно задушевно зазвучавший в наступившей тишине голос Сатилова.
Сатилов держал перед собой небольшую плитку, золотисто-серого вещества.
— Вот мы сегодня выплавили этот маленький кусочек серы, — говорил он. — Такой крошечный, что его легко можно унести в кармане. А ведь отсюда должны пойти составы с серой и калийной солью. Целые составы! И здесь, на месте этой землянки, поднимутся большие просторные дома, шахтные здания, школа, театр, гостиница.
Кто-то рассмеялся. Сатилов вздрогнул, взглянул на чадящую керосиновую лампу и вздохнул.
— Ставлю такую задачу: к новому году дать проезд к серным разработкам, построить опытный плавильный цех, закончить подсчет рудных богатств, то есть дать все теоретические данные для строительства большого комбината. — Он улыбнулся. — А теперь — по домам! Гостиницы у нас пока нет!
ТРЕВОЖНАЯ НОЧЬ
Нина поселилась в бараке. Это большое сооружение, видимо, раньше служило складом хлопка. Здесь жили и мужчины, и женщины. Для женщин был отведен дальний от входной двери угол барака. Нина села на указанный ей топчан и задумалась.
Барак был пуст. Только на мужской половине, у открытого окна, сидела худенькая женщина и кормила грудью ребенка. Это была жена Ченцова.
Покормив ребенка, она уложила его на топчан, накрыла стареньким платком и подошла к Нине.
— К нам на работу, что ли?
— На работу, — откликнулась Нина. — Как же вам здесь живется?
Женщина горько покачала головой.
— Лучше бы умереть, чем так жить. Разве это жизнь? Вот живу вместе с мужиками. Сейчас еще ничего, тихо… А придут вечером — ругань, драки. В карты играют, водку пьют. Все чисто проигрывают и пропивают. Уж десять раз собирались отсюда выехать. Да никак не соберемся. Получит муженек деньги — бригадиром он здесь — и в ту же ночь или проиграет, или пропьет. И все так. Живут, как дикие звери.
— Как же это так? — удивилась Нина. — А как же прораб?
— Что прораб, — злобно отвернулась женщина. — Ему что! Сам в конторе живет, на чистой постели спит. Он в этом бараке еще ни разу-то и не был. Как-то ночью забежал, небось в темноте-то ничего и не разглядел. — Она пригорюнилась. — Вот поживете, увидите. Скучно здесь. Удирайте отсюда, пока не поздно.
Да, здесь было скучно. Вечером, когда в барак ввалилась толпа рабочих-землекопов, Нина поняла, как плохо здесь живется людям.