Там, где обрывается жизнь: повести
Шрифт:
— Тут надо все хорошенько продумать.
— Думайте. А я хочу в тюрьму.
— В прокуратуре нет камер. А если вы попадете в руки милиции, то информация просочится и ваш план не сработает.
— Тогда сажайте меня под домашний арест и выставляйте охрану. Мне у вас нравится. Готова покантоваться в вашем клоповнике, если вы не будете ко мне приставать по ночам.
У Вербицкого отвисла челюсть.
Почесав по привычке затылок, Роговской состроил гримасу недовольства и опять посмотрел сторожу в глаза.
— Послушайте, Гаврила Петрович, хитрить с нами бесполезно. То, что Яна оставила свой «Порше» в вашем гараже, мы знаем. Не притворяйтесь дурачком. Кто уехал на ее машине?
Толстяк вздрогнул, чем выдал себя с головой:
— Как уехал?
— Очень просто. Сел и уехал.
Зюзиков повернулся к ящику и открыл дверцу. За ней в стену были вбиты гвоздики в несколько рядов, на некоторых из них висели ключи.
— Черт! Ее ключей нет.
— Где стояла машина? — спросил Вербицкий, стоявший в сторонке.
Сторож включил рубильник, и в полутемном подвале зажегся свет. Он быстро пошел по выездному склону вниз, к машинам. Роговской и Вербицкий последовали за ним. Это было приличное расстояние, из будки сторожа дальняя стена не просматривалась. Дойдя до конца, они уткнулись в стену, рядом с которой было очерчено место под автомобиль, но самой машины на нем не было.
— Надо сменщику позвонить. Значит, стрекоза уехала в его смену.
— Не трудитесь, мы с ним уже разговаривали. По нашим прикидкам, машину взяли в вашу смену.
— Такого быть не может. Я, конечно, не сокол, но и не слепой, мимо меня невозможно проехать незамеченным.
— Ладно. Тут еще одно местечко пустует. Чье?
— Ларисино. Из двадцать восьмой квартиры. Ее я видел, она уехала еще в пятницу, это я помню. У нее темно-синяя «Тойота». Модель старая, но машина в отличном состоянии.
— Да, да, я ее видел вчера на одной дачке, — заметил Вербицкий. — Неплохая машина.
— А где стоит «Мерседес» Антонины Прудниковой?
— Да вот же он, в третьем ряду. Яна его пригнала в тот же вечер, когда этот тип на ней уехал. Ну тот, что ночевал у Антонины, царствие ей небесное. А этот хмырь так и не пришел.
— Какой хмырь?
— А я знаю? Сказал, что его Яна прислала. Жестянщик. Крыло должен был поправить. Там вмятина.
— Когда он приходил?
— В воскресенье.
— Как он выглядел?
— А бог его знает. Щека перебинтована. Сказал, зуб неудачно удалили. Здоровый мужик, крепкий, лет под пятьдесят. Машину осмотрел, но делать ничего не стал. Пообещал прийти с инструментами. Больше я его не видел.
— В прошлую смену вы отлучались?
— В понедельник я остался на вторую смену. У нас это называется «просквозил». Напарник приболел.
— Нас интересует воскресенье. Приходил жестянщик. Все понятно. Машина Яны стояла с пятницы.
— Да, так.
— В воскресенье она была на месте?
— Точно была. Я же провел жестянщика к «Мерседесу». Ну тут же пять шагов. Я бы увидел, если бы машина пропала. Не иголка. И чехол на ней яркий.
— Машину угнали в воскресенье. Что было после ухода жестянщика? — давил на сторожа майор.
— Да ничего… Стой, стой, стой! Вспомнил. Смешная штука получилась. Часиков в пять мне позвонил вниз Леонид Федотыч из двадцать пятой квартиры. Говорит: «Петрович, поднимись ко мне, помоги чемоданы спустить в гараж. Мы с женой в отпуск едем». Я завсегда пожалуйста, никогда жильцам не отказываю. Сажусь в лифт, поднимаюсь. Звоню. Открывает его жена. В бигуди. Я спрашиваю: «Где чемоданы?», а она: «Ты что, Петрович, пить стал или травки обкурился?» Я возмутился. Отродясь в рот не брал. Какой отпуск? Хозяина и дома-то не было, ушел с приятелем в бар, что напротив дома. Выглядел я полным идиотом. Кто-то подхохмил надо мной.
— Сколько времени вы отсутствовали? — спросил Вербицкий.
— Не знаю. Минут десять. Что-то вроде того.
— Ваш ящик для ключей взглядом открыть можно.
— Да я понимаю. Но у нас ничего подобного не случалось. Многие ключи мне оставляют. Народ зажиточный, каждый день новые наряды, а ключи в старых забывают. Чего их зря таскать-то, потом бегай за ними.
— Ладно, Гаврила Петрович, картина понятная. Возникнут вопросы, зайдем. И сам звони, если что вспомнишь. Вдруг жестянщик появится. Хотелось бы его повидать.
— Позвоню, будьте уверены. А как быть с машиной-то? Янка мне голову отвинтит.
— Машину мы уже нашли.
Сыщики поднялись наверх и вышли через ворота на улицу.
— Что скажешь, Вася?
— Да вы же знаете, что я скажу. Выводы примитивные. Жестянщик — Потапов. Это у него скула изрезана шрамами. Перевязал морду и таким образом замаскировался. Кафе вот, перед нами. Увидел через окно соседа и от его имени позвонил сторожу. Отвлек. Вернулся назад и угнал «Порше», пока Петрович препирался с женой соседа. Меня другое смущает. Кому он отдал машину? Какой женщине? Ларисе? На следующее утро «Порше» сбила насмерть его напарника Гриценко. Тоже меченого. Но почему для него это стало неожиданностью? Ведь он сбегал из квартиры в спешке. Даже чайник не выключил. И потом, Гриценко и Потапов работали в паре. Им надо было держаться друг друга. Нам ничего не известно о третьем. Улицком. Он нигде не засвечен. Может быть, остался в Москве и вовсе сюда не приезжал? Как дела с запросом?
— Отправили в ГРУ. Генеральная прокуратура нас поддерживает, но на них давить бесполезно. Военная разведка подчиняется президенту. Захотят — ответят, а на нет и суда нет. Они не любят, когда в их дела суют нос всякие гражданские. Я на них не рассчитываю.
— Черт! Нестыковочка получается. По сути Рудольф прав. Потапов, Гриценко и Улицкий — это одна группа. У них свои цели. В Африку с такими приметами не вернешься. Другая группа состоит из людей, которые могут поехать куда угодно и остаться незамеченными. Они из той же когорты.
— Объясните мне, Илья Алексейч. Если мы говорим о людях, занимавшихся когда-то делом Прудниковых и теперь вошедших в сговор с воскресшей троицей, то зачем или почему нельзя было убрать меченого еще в Москве? К чему им нужен лишний шум и головная боль здесь, когда им предстоит серьезная работа?
— Я бы так ответил на твой вопрос. Прудниковых надо опознать. Они не один город посетили, прежде чем добрались до нужных Прудниковых. И только сейчас, когда стало ясно, что и где копать, начали производить чистку в своих рядах. В первую очередь убрать приметных. Их использовали в самой грязной работе, они же головорезы. Война закончена, солдаты больше не нужны. Нужны политики и дипломаты.