Там, где сердце
Шрифт:
— Влюбился, — мама режет правду-матку, как всегда.
— Наверное, так и есть. Она потрясающая. Очень талантливая медсестра, преданная своему делу, хороший собеседник, и просто... невероятно красивая. Она просто идеальная.
Взгляд мамы смягчается, ее глаза блестят.
— Ну, и когда ты познакомишь меня с ней?
Я закашливаюсь.
— Не… не знаю, — я встаю и отворачиваюсь от нее. Сжимаю руки в кулаки, чтобы скрыть дрожь, и разглядываю Лос-Анджелес, раскинувшийся под нами. — Все кончено. Я ушел.
— Кажется, тебе и правда не все равно, Лок. Я никогда не слышала, чтобы ты так говорил о женщине. Если честно, они все были для тебя на одно лицо. Так зачем же ты уехал, если чувства твои так сильны?
— Женщины не были для меня на одно лицо, мама, — я говорю спокойно, держа эмоции под жестким контролем. — Я это делал специально. В моей жизни присутствовали несколько женщин, которым я был действительно не безразличен, но я не позволял им приблизиться, потому что знал, что скоро умру. Зачем позволять им привязываться к человеку… с истекшим сроком годности? Это было бы несправедливо.
Мама молчит. Я слышу, как скрипит, отодвигаясь, ее стул, слышу стук каблуков по каменным плитам, чувствую ее позади себя.
— Я не знала, Лахлан.
— В этом и дело. Если бы я сказал им: «о, не переживайте по поводу того, что влюбились в меня, я ведь скоро умру», как думаешь, сколько из них осталось бы со мной? Сколько попытались бы понять? Это был мой крест, — я смеюсь. — Ну, нечто вроде того. Я ведь все равно проводил с этими красотками время.
— Не говори так, Лахлан, — мама легко касается моего плеча. — Ты защищал их.
— И иногда единственным способом заставить их уйти была игра. Поэтому я вел себя так, словно они для меня как раз-таки на одно лицо. Хотя это было не так, но они теперь уже этого не узнают.
Ее рука остается на моем плече и, как ни странно, я не против.
— Так что с этой женщиной из Оклахомы ... Ты сказал, ее зовут Найл?
Я выдыхаю.
— Найл, да… до встречи с ней я ни разу не испытывал подобных ощущений. В том числе и... собственную неполноценность. Именно поэтому я ушел.
— Нет, неполноценным ты не был…
— Черта с два, мама! Я именно такой! Или, по крайней мере, был таким. И хочу это изменить. Ты, мама, сама лишилась дара речи, когда я предложил начать некоммерческий бизнес. Я был плейбоем, мама. Ничего не делал. Был полным ничтожеством. Это не выразить словами. Все, что я имел, дали мне ты и отец. Я не работал, я не заработал ни цента. Тридцать один год, а я ни хрена не добился. Ни умений, ни талантов, ни увлечений. Ничего. Я даже не могу больше пить, а ведь когда-то был хорош в этом деле! И это дерьмово, потому что теперь, когда встретил Найл, я думаю только о ней. Я хочу только ее. И это тоже хреново. И я чертовски неполноценен, знаешь ли.
— Лахлан, ты…
— Послушай, мама, — я поворачиваюсь к ней лицом. — Я ушел, потому что должен стать достойным такой женщины, как она. Она вернулась к ВБГ. Она занимается тем, что умеет лучше всего, тем, что любит — спасением жизней. В прямом смысле слова спасает жизни, мама. Я видел, как она это делает. Был торнадо…
Мама ахает, прерывая меня.
— Боже мой, ты про Ф-4 в Оклахоме? Вы были там?
Я киваю.
— Мы были прямо в эпицентре бури. В самом ее сердце. Видели эту чертову воронку собственными глазами в нескольких метрах от нас. И Найл… она не колебалась. Она начала работать, как машина. Устроила полевой лагерь для раненых и помогала им, пока не приехали спасатели. И впервые в моей жизни я сам почувствовал себя полезным. Я вытаскивал людей из-под завалов. Выкапывал их. Ходил от дома к дому, искал выживших и привозил раненых к Найл. Это было... ужасно, но потрясающе. Делать что-то хорошее. Бескорыстно. Но как только мы уехали, вернулись в Ардмор, я понял, что не могу быть с ней. Она собиралась вернуться к ВБГ — я знал это, даже если сама она еще не решила. И что мне оставалось делать? Тащиться за ней? Она заслуживает лучшего. А мне нужно… разобраться в себе. Она мне действительно небезразлична. Наверное, я даже люблю ее. Но этого недостаточно. Мне нужно наладить свою жизнь. Сделать что-то стоящее. Не для нее, а для себя самого. Чтобы чувствовать себя достойным ее. Вот, о чем речь. Мы можем никогда не встретиться с ней снова, и я это знаю. Как я уже сказал, это для меня самого. Но если у меня когда-нибудь будет второй шанс с ней, я хочу знать, что заслуживаю ее.
Мама плачет. Беззвучно, элегантно, но плачет.
— Я не знаю, что сказать, Лахлан.
— Скажи, что поможешь мне, — я кладу свои руки на ее плечи. — Мне нужна твоя помощь. Я не смогу сделать это без тебя.
Она прижимается ко мне, осторожно проводит пальцами под глазами, чтобы вытереть слезы, не испортив макияж.
— Конечно. Я буду очень рада.
Следующие несколько месяцев проносятся как вихрь. Юристы, акционеры, инвесторы, партнеры, спонсоры — мама устраивает встречи и позволяет мне изложить им свой план. План, который она помогла мне сформировать и сформулировать. Мы создали некоммерческую организацию «Тридцать первый шаг» — ясно, почему ее так назвали — занимающуюся сбором средств, обеспечением, вербовкой волонтеров и спонсоров для помощи в ликвидации последствий чрезвычайных ситуаций.
Встреча мамы и Юты было довольно забавной. Я был уверен, что она возненавидит большую лохматую собаку, но они, кажется, подружились. Мама водит Юту в собачьи салоны красоты и берет ее на прогулки по окрестностям. Мама в туфлях за несколько тысяч долларов выгуливает огромного зверя в инкрустированном кристаллами ошейнике, а Юта, высунув язык, тащит ее за собой, что-то нюхает, писает. При виде этой картины у меня чуть не случилась истерика. Но это здорово, потому что так я могу работать, не отдавая Юту на день в собачью гостиницу и не нанимая за деньги человека, чтобы ее выгуливать.
И да, пока я живу с мамой. Мне почти тридцать два, а я живу с мамой. Но, хотите честно? Это здорово. Ее дом очень большой, и у каждого из нас есть личное пространство. Я просто не готов пока остаться один.
Мы арендовали этаж в офисном здании в Лос-Анджелесе, где будет размещаться штаб-квартира нашей организации, и мама назначает около тысячи собеседований для отбора стажеров и сотрудников офиса. А потом, вместо того, чтобы помочь мне в этом, она просто протягивает распечатку с примерными вопросами и говорит, что у нее есть свои дела, поэтому мне придется взять эту часть работы на себя.
Первый десяток собеседований проходит ужасно. Я нервничаю, не знаю, что сказать, что спросить. Короче, сам не знаю, что мне надо. Но к концу первой сотни я уже поднатаскался.
Неделя собеседований, и у меня есть собственный штат — пара десятков молодых, способных и увлеченных людей, полных энтузиазма и готовых работать.
Теперь мне нужно решить финансовые вопросы, и тут на выручку приходит мама. Я не хочу маленькую компанию. Мне не нужна кучка людей, которая за пару-тройку тысяч выроет несколько колодцев для нуждающихся. Мне нужен эпический размах, большие деньги и серьезные возможности. Должен быть совет директоров, серьезные инвесторы и спонсоры.