Тамбу-ламбу. Три звонка
Шрифт:
— Извините за опоздание, — сказал почтальон. (Телеграмма уже побывала по старому адресу.) — А вы, оказывается, переехали?
«Какая странная телеграмма! — подумала мама. — Одно слово». Но, прочитав подпись «Володя», перестала удивляться. Капитан Проценко часто получал телеграммы, среди которых были похожие и на эту. Один раз даже была такая: «Плыву за вами. Оля». Если в телеграмме был обратный адрес, капитан непременно отвечал всем: будущим капитанам, штурманам и матросам, всем мальчикам и девочкам. В этой телеграмме обратного адреса не было, и
Почтальон ушёл, и вскоре в дверь постучали.
«Это, наверно, Шура». Они договорились, что она не будет звонить, а постучит, чтобы не разбудить Дима. Но это тоже была не Шура.
— Стёпа! — обрадовалась Мария Александровна. — Ну заходи, заходи!
Стёпа снял фуражку и, осторожно ступая, пошёл за Марией Александровной на кухню.
— Мария Александровна, я на минуту. Может, что нужно, куда сходить или что принести?
— Очень хорошо, что пришёл.
— Я наследил вам. — Стёпа посмотрел на свои сапоги, измазанные извёсткой, и досадливо махнул рукой. — Я их обтирал, да, видно, плохо. Я прямо со стройки, в общежитие не заходил.
— Ничего, ничего, ты садись.
Стёпа одёрнул рубашку, поправил ремень и сел к столу.
— Вот видишь, как у нас получилось, — сказала Мария Александровна. — У Дмитрия Дмитриевича приступ, с сердцем плохо…
— Жалко мне его… — сказал Стёпа.
— Я так думаю, что всё обойдётся. Дмитрий Дмитриевич человек крепкий. Ну, а у вас-то как?
— Ничего, управляемся. На кране сегодня Василий Дмитриевич работал.
— Я, может быть, сама дня через два выйду.
Мария Александровна налила Стёпе чаю, намазала маслом калач.
— Это ты! — обрадовалась Шура, увидев Стёпу.
Они подружились ещё прошлым летом, когда Шура, окончив третий класс, первый раз в жизни уехала в пионерский лагерь.
Костры, походы, росистые дороги…
Лагерь, окружённый лесом, стоял на высоком берегу. Лес был дремучий, с густыми зарослями орешника. Орехи, укутавшись в мягкие одёжки, семейками сидели в шершавых листьях. Стояла пора, когда в скорлупе наливалось и крепло белое ядрышко.
Пионеры готовились к походу. Все ждали дня, когда их разбудят на заре и они двинутся по берегу в путь. И этот день наступил. Ещё долго на росистой траве темнела тропка, по которой они ушли.
Поход! В нём, как праздник, и луг с последними ромашками, и лес, где на кочках начинает краснеть брусника, и костёр, над которым взлетают искры, и закопчённый котёл, в котором булькает пригорелая каша.
Пионеры возвращались из похода весёлые, промокшие под дождём. Но теперь они уже могли сказать: мы были в походе! И Шура, засыпая на лагерной раскладушке, думала, как она расскажет маме и папе про поход.
Она скоро их увидит, они приедут через три дня. Потому что через три дня будет родительский день.
…Сегодня приедут родители. Непонятно только, почему такое волнение. Можно подумать, что родители не узнают своих детей, если на тех не будет глаженных-разглаженных рубашек и они не выучат наизусть басню про трусливого зайца.
Все мылись, чистились и зубрили стихи. Даже на клумбу в центре лагеря посадили цветы. Правда, их забыли полить, и они на глазах завяли. Но, когда их выдернули, клумба была так же хороша, как и прежде.
У лагерных ворот остановилась машина. Из машины выбирались счастливые матери и отцы, бабушки, дедушки и даже дяди с тётями. Им навстречу торжественным строем шли дети. Но, к счастью, строй смешался, и над лагерем зазвенел вопль радости.
— Мама, ура!.. Ой, дедушка приехал! — раздавалось вокруг.
— Юрка, неужели это ты? Толстый!.. А веснушки откуда?
— Я поправился, — признавался Юра.
Шура бежала вместе со всеми, но никого не встретила. К ней никто не приехал. Все уже разошлись, а она стояла под праздничной аркой, убранной хвоей, над которой хлопал от ветра плакат «Добро пожаловать!».
— Вот она! — раздался голос вожатого Коли.
К Шуре вместе с вожатым подошёл незнакомый мальчик в ремесленной форме. Он вытирал носовым платком потный лоб и прижимал к себе знакомую Шуре мамину сумку.
— Вот она, — повторил Коля и, обняв Шуру за плечи, повёл её к скамейке, которая стояла напротив нарядной клумбы.
Незнакомый мальчик шёл рядом.
— Это, Шура, ученик со стройки, где работают твои папа и мама, — объяснял вожатый. — У них сегодня срочная работа, им никак нельзя было приехать. — Вожатый говорил, а сам всё время глядел не на Шуру, а на мальчика, который держал в руках мамину сумку и молчал как рыба.
Наконец мальчик проговорил:
— Вот, гостинцев прислали, — и протянул сумку Шуре. — Бери!
— Бери, бери! — повторил вожатый. — Бери и беги к ребятам. У нас сегодня концерт. Она тоже выступает, читает басню.
Шура вскочила со скамейки и, не оглядываясь, убежала. Уткнувшись в подушку, она горько заплакала от обиды.
Все приехали, а у них срочная работа! Зачем ей пироги, сумку прислали…
Шура плакала, и никто не мог её утешить. Вожатый, который тоже уговаривал её, потерял наконец всякое терпение и сказал:
— Умойся и собери свою силу воли. Можешь не читать сегодня басню.
И вдруг Шура перестала плакать. Она испугалась. Она же ни о чём не спросила этого мальчика. А вдруг дома что-нибудь случилось?
— Ей-богу, ничего, — ответил посланец, которого звали Стёпой. — Работают люди, и всё. Что может случиться?
Шура не поверила.
— Ты меня, наверно, обманываешь, — сказала она. — Они бы мне написали письмо.
Стёпа опять рассказал, какая срочная на стройке работа — не до писем.