Тамбу-ламбу. Три звонка
Шрифт:
— Меня посадили с девчонкой, но я пересяду! — пообещал он.
— С девчонкой, может быть, и лучше, — сказала мать. — Конечно, смотря какая девочка.
— Мальчишки тоже мешают друг другу, — сказал отец. — Я в школе сидел с таким балбесом — то в пёрышки, то в фантики играет, заниматься не дает. Вызовут тебя к доске, а ты ушами хлопаешь. — И отец показал, как он хлопал в школе ушами.
— Какая девочка, — повторила мать. — Девчонки бывают отчаянные.
…Второй школьный день уже прошёл спокойнее, и у ребят было время приглядеться друг к другу. На
А весёлая девочка, которую звали Наташей Левашко, сказала:
— Давай, Проценко, меняться: ты садись с Нинкой, а я сяду на твоё место, с Роговым.
— Зачем? — удивилась Шура.
Наташа засмеялась, но не сказала, зачем она хочет меняться. Неужели ей хочется сидеть с этим Роговым?
На уроке Рогов спросил Шуру:
— Тебя записать в полярный кружок?
— Я подумаю, — ответила Шура.
— Чего думать? Небось записалась в кружок вышивания: «Петушок, петушок, золотой гребешок — получился коврик»!
Рогов поставил против Шуриной фамилии минус и больше с ней до конца уроков не разговаривал.
На каждой перемене к Рогову подбегала Наташа Левашко, которая записалась в полярный кружок самая первая.
— Когда мы будем собираться, в среду или в пятницу? — спрашивала она.
Или:
— Рогов, у меня есть старый компас. Принести?
«Скажите, какие полярники!» — подумала Шура и решила в кружок не записываться.
Шуре больше всех нравилась девочка, похожая на Настеньку. Она кричала совсем как Настенька: «Тише, девочки, ничего не слышно!» Шура оглядывалась на неё во время уроков.
После занятий Шура хотела спросить у этой девочки: «Может быть, нам домой по дороге?» Но Таня — так звали эту девочку — накинула в раздевалке пальто и громко позвала: «Наташа Левашко! Пошли!» И они ушли вместе с весёлой Наташей совсем в другую сторону. А Шура пошла домой одна, через парк.
На дорожках парка лежали жёлтые, красные и ещё зелёные листья. Зелёные листья сами не упали, их, наверно, сорвал сильный ветер, пролетавший над городом ночью.
У самого выхода из парка Шура увидела Мишу Коршунова. Миша ползал по земле и подбирал тетради, карандаши — всё, что высыпалось из портфеля.
— Ручка оборвалась? — спросила Шура и стала ему помогать.
Фуражка на голове у Миши была повёрнута козырьком назад. Миша был растерян и очень торопился.
— Ты не бойся, мы подберём, — говорила Шура, собирая перья и укладывая их в пенал.
— Теперь-то я не боюсь, теперь порядок. — Миша защёлкнул портфель, и они пошли вместе.
— Ты записался в полярный кружок? — спросила его Шура.
— Нет, — сказал Миша. — Меня интересует животный мир.
Он остановился и, зажав портфель между ног, достал из кармана белую мышь. Шура потрогала мышонка пальцем.
— Хочешь, подарю парочку? Они быстро размножаются, — сказал Миша и вынул второго мышонка. — Возьми!
Мышонок на его ладони привстал на задние лапки и смешно повёл носом.
— Вот этот забрался в портфель, и я испугался, что он задохнётся, а ему, видишь, хоть бы что!
— У тебя их много? — спросила Шура.
— Да не очень. — Миша смотрел на своих мышат и радовался, что они живы и здоровы.
— Я сейчас не возьму, может быть, потом, — сказала Шура.
Ей не хотелось признаться, что она боится брать мышей в руки да ещё нести их домой. Так посмотреть — ещё интересно, но возиться с ними!
— Мы, может быть, заведём кошку, — сказала она.
— Это ничего.
И хозяин мышей стал ей рассказывать, как он приучил своего кота к мышиному соседству.
— Наш кот теперь их даже и не нюхает. Кошку тоже можно приучить. — Миша спрятал представителей животного мира в карман и посоветовал Шуре: — Ты сама-то запишись в полярный кружок. Он, наверно, интересный.
Когда они подошли к дому, оказалось, что они живут в соседних подъездах. Около Шуриного подъезда стояла машина с красным крестом.
— Вы к кому приехали? — спросил Миша у водителя.
— К кому-то на третий этаж, — ответил тот.
— На третий? — Шура сорвалась и побежала. «На третий, на третий! Скорее!»
Шура толкнула приоткрытую дверь и со страхом вошла в свою квартиру.
Человеку нелегко
— Всё обойдётся, — сказала мама. — И ты не вздумай расплакаться.
Человеку нелегко заставить себя улыбаться, когда хочется плакать.
Шура, войдя к Диму, спокойно сказала:
— Что же ты, дядя Дим, так не годится!
— Не годится! — ответил капитан.
Он лежал высоко на подушках, в комнате пахло эфиром, и рядом с постелью, на тумбочке, лежала разбитая стеклянная ампула.
— Тебе нравятся листья? — спросила Шура и помахала шуршащим букетом, — Это клён, гусиные лапы.
— Очень хороши, — ответил Дим. — И ты сегодня весёлая, и шапочка тебе к лицу. А вот я, Шурок, подкачал.
— Ты сегодня отдохни, а завтра я научу тебя играть в грамматику, — пообещала Шура.
Она положила листья на подоконник и ушла, тихо притворив дверь.
Шура сняла школьную форму, надела своё домашнее фланелевое платье.
— Тебе не надо помочь? — спросила она маму.
— Через час пойдёшь в аптеку за лекарством, а сейчас сядь и поешь.
Шура маме не перечит. С папой она иногда чуть-чуть не соглашается, но мама никогда не повторяет одно и то же. Она всегда говорит спокойно, и Шура знает: если мама сказала, то надо сделать только так.
Вот и теперь. Шура сидит за столом и ест суп, хотя есть ей совсем не хочется. А мама молча разбирает Димин чемодан. На самом дне чемодана — аккуратно завёрнутый пакет. Мама развернула его. В тёмной бронзовой рамке — фотография. На ней очень весёлые папа и мама. А Шура, совсем ещё маленькая, сидит у мамы на руках. Наверно, когда капитан Проценко спускался отдохнуть в свою каюту, он глядел на них, и ему становилось теплее даже в самую ледяную бурю.