Тамбу-ламбу. Три звонка
Шрифт:
— Ты чудная! Разве ты своих отца с матерью не знаешь? А зачем письма, если меня прислали?
Стёпа видел, что Шура по-прежнему не верит ему. Тогда он тоже обиделся:
— Знал бы я, тоже не поехал бы!..
Они сидели рядом на концерте, и оба не улыбались даже тогда, когда на сцене показывали очень смешную маленькую пьесу, как одна собака пришла к другой в гости…
Родительский день кончался, завели автобус. Стёпа стоял на подножке и смотрел на Шуру. Она не махала ему вслед, не кричала вместе со всеми: «До сви-да-нья!»
— Я
И гроза не страшна!
На дороге улеглась пыль, автобусы уже были далеко. Дежурные в лагере накрывали столы к ужину. И тут Шура снова увидела Стёпу — он шёл по дорожке прямо к их домику.
Видно было, что он очень спешит. Зачем он вернулся?
— Идём к вожатому, — сказал Стёпа. — Он тебя отпускает. Мы успеем к последнему поезду — всего пять километров идти.
Шура его не переспрашивала. Она поняла, что поедет домой.
— Пальто накинь! — сказал Стёпа.
— Куда же ты? — спросила Настенька.
Шура даже не ответила ей. Как хорошо, что она поедет к папе и маме!
— Под твою комсомольскую ответственность, — сказал вожатый Стёпе. — Видишь, какая кутерьма получилась!
— Ничего не случится, а то она будет здесь придумывать чего не надо, всю ночь реветь! — сказал Стёпа, — Я завтра её привезу обратно.
Вожатый недовольно поглядел на небо. Из-за леса на лагерь ползла туча, тёмная, мохнатая по краям.
— Ну, помочит — высохнем! — расхрабрилась Шура, — Сейчас лето, тепло.
— Может, ещё в сторону свалит, — сказал Стёпа, глянув вверх.
И они пошли, держась за руки, на станцию.
Дорога к станции вилась по берегу, огибала ивовые заросли, спускалась в сырые ложбинки. С высокого берега им была видна река далеко-далеко. Вдруг река потемнела, берег на той стороне, освещённый низким, закатным солнцем, погас, и на дорогу упали крупные капли дождя.
Стёпа с Шурой побежали к лесу — и как угадали: только они спрятались под еловую крышу, дождь припустил как из ведра.
По дороге сквозь водяную завесу катила тележка. Кто-то, укрывшись брезентом, погонял лошадь. Тележка остановилась у опушки напротив ели.
— Догнал! — раздался голос вожатого. Он был сердитый-пресердитый. — Говорил, дождь застанет!
Стёпа и Шура влезли в тележку. Брезента хватило на троих. Вожатый хлестнул лошадь, и они поехали на станцию.
В небе громыхало. Орлик, который возил в лагерь хлеб, молоко, только подрагивал ушами, но не останавливался. Полоснула молния, и вдруг совсем рядом раздался треск, да такой, будто в лесу великан сломал сосну. А Орлик не испугался.
— Вот это гроза! — Вожатый обернулся: — К маме, к папе! — передразнил он Шуру. — А ты, — это уже относилось к Стёпе, — представитель рабочего класса, пироги привёз, а сам ни бе ни ме! Погоди, тебе ещё влетит. Привезёшь ребёнка, промокшего до костей. Выполнил родительское поручение!
— Я сухая, — робко сказала Шура, боясь, что вожатый повернёт Орлика назад, к лагерю…
Усадив их в вагон, вожатый шёл за поездом, откинув мокрый капюшон, и грозил:
— Попадёт вам!
Шура прижалась носом к оконному стеклу и видела, что Коля не сердится. Может, не каждый вожатый поступил бы так, как он. Но Коля думал, что он поступил правильно. Что делать, если человеку кажется, что у него дома случилась беда, если он встревожен, никого не слушает и никому не верит? Пусть поедет и успокоится. А родители, чудаки, не могли написать толком, в чём дело.
Стёпа и Шура сидели рядом и молчали. О чём говорить, если она ему не верит? Стёпа представлял себе, как они явятся в одиннадцатом часу вечера.
— А нам, наверно, и правда влетит, — сказал он и улыбнулся.
Ну, скажи он это раньше и улыбнись так, как сейчас, Шура без всяких разговоров поверила бы, что дома всё хорошо. Но теперь уже было поздно. Поезд мчался к городу без остановок.
Им не влетело, но дома удивились:
— Так поздно? Что случилось?
А потом, когда разобрались, даже смеялись.
— Письмо под пирогами, — сказала мама. — В сумке, на самом дне.
— И ещё какое письмо, я там всё нарисовал, — сказал папа. — Я нарисовал, как мы строим дом. Я ношусь как чёрт, а мама кричит из кабины своего крана: «Где кирпичи? Почему задерживаешь, прораб?» — Папа погладил Шуру по голове: — А ты, оказывается, плакса…
— Да, если бы к тебе никто не приехал… — заступилась за себя Шура.
— Это я, наверно, виноват, — сказал Стёпа. — Плохо ей всё объяснил.
— Никто не виноват. Давайте ложиться спать, — сказала мама.
Она постелила Стёпе на диване, и все очень крепко уснули. И правда, разве кто-нибудь был виноват? Просто Шура очень беспокоилась за своих родителей. И это хорошо, что она беспокоилась.
А на другой день Стёпа, как и обещал вожатому, проводил Шуру обратно в лагерь.
С тех пор прошло больше года, а дружба их продолжается.
Мальчик с пальчик и его братья
Уже совсем стемнело. Стёпа ушёл с Шурой за хлебом. Булочная недалеко, а ребята пропали.
— Что же вы так долго? — спросила мама, когда они вернулись домой.
— Поговорили маленько, — сказал Стёпа.
А когда он, попрощавшись, ушёл, Шура сказала маме, что у Стёпы родился брат.
— Он мне про него рассказывал. Вот!
Шура протянула маме почтовую открытку, в которой было написано, что в семье плотника Малышева родился сын, которого назвали Пётр.
— Теперь у Стёпы брат Петя. Ты понимаешь? Десятый брат, как у Мальчика с пальчик… Ты читай, читай!
«Дорогой наш Стёпушка! — писала Стёпе его мама, — Я жива, здорова и меньшому сыну очень рада. Мальчик крепенький».