Тамбу-ламбу. Три звонка
Шрифт:
Вот лётчики, они, конечно, привыкли к небу, но они полетают и снижаются, ходят по земле. А капитаны? Им, наверно, труднее всех. Дядя Дим уходил в море на целых полгода и даже больше. Подумать только, день и ночь плывёт корабль, а вокруг только море, берега не видно. На берег дядя Дим приезжал только в отпуск. Как же он теперь будет жить на земле, в квартире, не на корабле, без матросов?!
Шура смотрит на Дима, на его доброе, строгое лицо, и ей хочется, чтобы ему было хорошо рядом с ними.
Капитан
— «Я люблю тебя, жизнь, — подпевает Шурин папа, — я люблю тебя снова и снова».
Младший поёт легко и звонко, а старший мягко вторит ему басом, будто трогает, перебирает струны гитары.
А Шура думает о том, что вот жили бы люди, жили и никогда не старели. Вырастали большими, становились бы каждый кем захочет и больше не старели.
Песня замолкла. И дядя Дим спросил:
— Что же ты не поёшь?
— Я слов не знаю, — ответила Шура.
— Её и без слов можно петь. — И, попыхивая трубкой, капитан повторил мелодию песни.
Окна давно уже завесили сумерки, а Шуриной мамы всё нет и нет. Что же она так долго не идёт? Где это она запропала?
«Вира! Майна!»
Большая стальная стрела чертила голубое небо. На земле горели яркие прожектора, и кто-то очень громко повторял:
— Вира! Вира! Майна! Вира!..
Стрела подъёмного крана то послушно опускалась, то осторожно шла вверх и несла тяжёлый груз.
Вот громоздкая бетонная плита подплыла к оконному проёму, и ей навстречу протянулись хваткие руки.
— Майна! — неслось снизу.
Когда машина, в которой привезли блоки, опустела, стрела остановилась.
В кабине крана погасла лампочка, по крутой железной лестнице спустилась усталая крановщица. Она прошла в маленький дощатый домик. Сняла замасленный комбинезон, умылась тепловатой водой из-под крана и, неузнаваемая, как Золушка, в лёгком платье, сандалетах и вязаном жакете, поспешила домой.
Это Шурина мама. Уже поздно, а именно сегодня она хотела вернуться домой пораньше. Теперь её ждут не дождутся. В руках у неё сумка, полная душистых антоновских яблок. Крупные, спелые, они будто впитали в себя солнечный свет и тепло. Пассажиры в автобусе глядят на них с нежностью. Им, наверно, вспоминается лето, а может быть, весна, когда яблони ещё стояли в цвету, встречая холодные зори. Весна, когда под лёгкими лепестками рождалась плотная завязь.
— Новые дома! — громко объявил кондуктор.
Шурина мама сошла на остановке. А грузный автобус, светя фарами, покатил дальше.
— Какой запах у антоновки! — вдруг сказал
Автобус катил и катил по дороге, и в нём ещё долго держался терпкий, свежий запах антоновских яблок.
Теперь все дома
— Мама! Мама пришла! — кричит Шура, обгоняя Дима и папу, которые тоже спешат открыть дверь.
— Наконец-то! Теперь все Проценки дома.
— Раньше не могла. Ну, как вы здесь без меня? — спрашивает мама, целуя кого в щёку, а кого в макушку.
— У нас готов обед, — сообщает Шура.
Мама достаёт из сумки четыре самых красивых яблока и разрезает их пополам. И они все — Шура, мама, папа и Дим — меняются половинками. Это не игра и не примета. Это ещё давным-давно, когда жили на свете дорогие люди, самые старые Проценки, дедушка и бабушка, так пробовали в их семье первые яблоки из своего сада, который бы рос и цвёл, если бы не спалили его огнём, не примяли бы тяжёлыми танками враги, которые прошли по нашей земле.
Шурин отец режет хлеб, и все садятся за стол.
— Как же прошёл твой первый день? — спрашивает у Шуры мама.
— Мой? — Шура задумывается. — Знаешь, мне очень хотелось домой, как будто я пришла в первый класс. Но я, конечно, привыкну, — добавляет она, взглянув на Дима. — Это только сначала так.
— Ну, а с какой же девочкой тебя посадили вместе? — продолжает спрашивать мама.
— У неё не соседка, а сосед — математик, вот какое дело, — сообщает Дим.
— Как бы с этим соседом драться не начала, — говорит папа.
— Так уж обязательно драться! — возражает мама. — Может, они подружатся.
— Я с ним подружусь? — удивляется Шура.
— А почему нет? — говорит Дим. — Дружба — дело серьёзное, с первого дня не решишь.
— А я не буду! — Шура краснеет от досады, вспомнив рожу на промокашке. — Я лучше с какой-нибудь девочкой подружусь.
— С девочкой, не с мальчиком! — передразнивает её отец. — Удивительно! В детском саду все дружат — мальчики и девочки. В старших классах тоже дружат. А вот с третьего по седьмой — прямо война мышей и лягушек! Девчонки, мальчишки…
— Ты меня тоже изводил с третьего по седьмой, — смеётся мама.
— Я? — искренне удивляется папа. — Что-то не помню.
— Зато я хорошо помню. Сколько раз от тебя плакала!
— Но потом-то мы помирились?
— Ну, уж потом-то помирились, — говорит мама и задумывается.
Шура смотрит на своих родителей с недоверием. Она знает, что папа с мамой учились в одной школе, но ей трудно представить себе, что папа был мальчиком и мог подставить маме подножку и хохотать, если она споткнётся.
Мама разливает по тарелкам борщ, а Шура сыплет зелёной петрушки и укропу.