Тамбур
Шрифт:
— Нет, не в больнице, — медленно сказал Голубкин и обреченно достал удостоверение. — Я по другому поводу… Он умер.
— Ой, — тихо произнесла девушка и тут же перестала стучать по клавиатуре.
— Боровин? — Сухонькая женщина встала из-за стола и подошла к следователю. — А вы… Постойте…
Она рассмотрела удостоверение и подняла на визитера внимательные глаза:
— А почему вы пришли сюда? Жанна, работай.
— Что случилось? — Мужчины тоже опомнились, и все сотрудники кафедры окружили следователя. Ему пришлось ответить
Реакция сотрудников была странной. Никто не стал восклицать, плакать, хвататься за сердце — а ведь подобные вещи часто проделываются просто по привычке. С одной стороны, человек ведь умер, не собака! (Хотя Голубкин однажды видел, как оперативник оплакивал своего пса, погибшего при захвате преступника. Тогда этот здоровенный парень, которому и нервов-то иметь вроде не полагалось, убивался так, что пришлось водой отливать.) А с другой стороны, никак не отреагировать на подобное известие — значит, показать, что у тебя что-то было против покойного. Так что реагируют почти все.
«А эти стоят, как усватанные! — заметил он про себя. — Будто я им прогноз погоды зачитал!»
— У него была первая лекция, — механически произнесла девушка за компьютером, и все обернулись к ней, будто она сморозила страшную глупость. Девушка окончательно сконфузилась и притихла.
— Так его убили в собственной квартире? — Тот из мужчин, что казался постарше, надел очки и тщательно поправил носовой платок в нагрудном кармане пиджака. Он выглядел франтом: твидовый костюм, дорогой яркий галстук, начищенные легкие ботинки. Другой смотрелся попроще и был одет в мешковатые штаны и свитер.
«Вот бы знать!» — подумал Голубкин и неопределенно качнул головой.
— Его убили дома, — сказал он, решив, что это наилучший выход из щекотливой ситуации, — Я должен задать несколько вопросов.
— У нас у всех лекции в десять, — напомнила ему дама и тут же представилась:
— Марьяна Игнатьевна.
— Мы успеем, — следователь взглянул на часы. — Тем более что вопросы пока будут неофициальные, так, в порядке знакомства.
Все как-то вдруг подобрались, и это было настолько заметно, что Голубкин насторожился еще больше. «А этот Боровин, кажется, был сложной фигурой!»
— Во-первых, я хотел узнать, он был вчера в институте?
— Нет, что вы, — мгновенно ответила Марьяна Игнатьевна, и все закивали. — Он появлялся тут раз в неделю. Раньше читал через день, но потом стали болеть ноги, ему трудно было добираться, а машины нет. Так что ездил на такси. И лестницы тоже…
— Значит, вы видели его неделю назад?
Это все подтвердили.
— И как он себя вел? , — То есть? — спросил щеголеватый мужчина.
— Я имею в виду, он ни на что не жаловался? Не говорил, что у него какие-то неприятности?
— Ничего подобного не помню.
— А я помню, —
— Да он всегда жаловался на ноги! — отмахнулась от нее пожилая женщина. — Вот новость!
— Да, но он тогда сказал, что следующую лекцию может и пропустить… Вдруг опять придется лечь в больницу?
— Вы точно это помните? — спросил Голубкин девушку. — Извините, как вас зовут?
— Жанна, — смутилась та. — Конечно, помню. Но это случалось часто, так что даже на ученом совете…
— Жанночка, хватит, — с внезапной резкостью одернул ее мужчина в свитере, до сих пор молчавший, и девушка притихла. Зато Голубкин принял твердое решение — непременно познакомиться с нею поближе. Девчонке есть что сказать, а начальство зажимает ей рот.
Кто она тут? Секретарь? Методистка? Такие иногда знают больше всех.
— Больше ничего? — Голубкин без всякой надежды посмотрел на старших сотрудников кафедры.
— Ничего, кажется, — сказал пожилой щеголь. — Да собственно, он мало с кем откровенничал. Держался особняком.
— Разумеется, — несколько, ядовито добавил второй мужчина. — Он ведь у нас — звезда!
— Юра, — одернула его Марьяна Игнатьевна. — Не забывай…
— Да я все помню, — с тем же ядовитым раздражением отмахнулся тот. — На венок будем собирать? А хоронить за чей счет?
Марьяне Игнатьевне эти речи явно удовольствия не доставляли. Она смотрела на Юру так, будто хотела заткнуть ему рот своим взглядом. Но тот ничего не желал замечать.
— Он, Боровин, — обратился Юра к следователю, — давно жил за счет частных уроков. А институт ему был нужен только затем, чтобы говорить, что он тут работает. Между прочим, лекции я часто читал за него!
— Юра! — теперь возмутился и щеголь в ярком галстуке, — каким бы ни был Боровин, а все-таки он был!
— Постойте, постойте, — с трудом вмешался следователь. — Я хотел задать еще вопрос — неужели он ни с кем не дружил? Не общался близко?
— Ни с кем, — ответила женщина.
— Но почему?
Ответом было молчание, и вслед за ним — резкий, оглушительный звонок. Все подошли к своим столам и взяли журналы.
— Пора на лекции, — сказала женщина, прижимая журнал к плоской, высохшей груди. — Надо все-таки что-то делать. Распорядиться по поводу похорон… Я извещу ректора.
— Сколько на венок сдавать? — буркнул Юра и вдруг остановился. — Так-с. А его студенты? Они ждут, между прочим.
— Ну на этот раз он не явился по уважительной причине, — цинично заметил щеголь и исчез за дверью вслед за коллегами.
Следователь смотрел на закрывшуюся дверь несколько остолбенело. Сказалась и бессонная ночь, и удивление перед лицом такой реакции. Его привел в себя тихий, сдавленный звук. Он обернулся. Жанна плакала, сгорбившись за компьютером. Голубкин немедленно подошел к ней и тронул за плечо: