Таможня дает добро

Батыршин Борис Борисович

Напересечку баркасу шло судно. Поначалу Роман решил, что это яхта — очень большая, стилизованная под старину, с узким, чёрным корпусом, заострённым, так называемым «клиперским» форштевнем, низкой надстройкой, тонкой трубой, выкрашенной в чёрный цвет и двумя высокими, слегка наклоненными к корме мачтами. Из трубы валил дым — и не лёгкий прозрачный дымок, как бывает, когда корабельные дизеля плохо отрегулированы, а густые, чёрные клубы, намекающие на сгорающий в топках уголь.

Это озадачивало куда сильнее, чем облик судна. Что за дикость, как их вообще в порты пускают — в наше-то время повальной борьбы с углеродным следом и прочими зловредными выбросами? До первого экологического патруля, или как они называются в здешних водах… Роман оглянулся на шкипера, ожидая увидеть на его физиономии недоумение — но нет, тот стоял, опираясь на стенку рубки и невозмутимо рассматривал ретро-диво. То ли дело беженцы — эти повскакивали, загомонили и столпились у фальшборта, лопоча

что-то и тыкая пальцем в приближающееся судно. Баркас накренился, и шкипер, отвлёкшись от увлекательного зрелища, заорал на пассажиров, отгоняя их от перегруженного борта. Те не обратили на возмущённого судоводителя внимания, и тогда он вытащил из-за пояса большой никелированный револьвер и принялся палить в воздух. Это возымело действие. Воплей, гомона меньше не стало, зато беженцы расползлись по своим местам, и оттуда продолжали рассматривать пароход.

Это именно пароход, осознал Роман, а никакая не яхта, пусть даже и в стиле «ретро». Таких вот парусно-паровых посудин в этих водах было много в конце девятнадцатого века, встречались они даже после Первой Мировой. Большой, с длинным слегка изогнутым корпусом, нещадно пятнающее голубые средиземноморские небеса жирной угольной копотью, пароход, однако, не производил впечатления эксклюзивной, вылизанной до блеска игрушки повёрнутого на старине миллиардера. Когда он приблизился, стали видны неопрятные рыжие полосы на бортах, закопченная труба, мятые кожухи вентиляторов, свисающий из клюза разлапистый адмиралтейский якорь, рыжий от ржавчины с длинным, загнутым на одном конце, штоком, ажурные лесенки вант, решётчатые салинги и парусный рангоут, гики и гафели с примотанными к ним скатками парусов. Имелся и бушприт — длинный, слегка наклоненный, с натянутой под ним сетью — в точности, как на учебных парусниках, вроде «Крузенштерна» или «Товарища». А ещё — стук машины, слышный даже с такого расстояния. Роман представил, как ходят облитые зелёным маслом шатуны, как снуют туда-сюда отполированные до зеркального блеска штоки цилиндров; как вращается в опорных подшипниках дейдвуда гребной вал, как суетятся вокруг голые по пояс, потные, в угольной пыли и пятнах масла, машинисты…

Он помотал головой, отгоняя непрошенное видение. В самом деле, что за вздор — откуда в две тысячи двадцать четвёртом году взялось всё это стимпанковое великолепие, тянущее, между прочим, не на один миллион долларов? Нет, быть того не может… а с другой стороны — не обманывают же его собственные глаза?

Пароход один за другим издал три прерывистых гудка. Под кормой забурлило, и судно замедлило ход, поворачиваясь к баркасу бортом. Шкипер дёрнул рукоятку газа, сбрасывая в свою очередь обороты, и помахал пароходу рукой, словно своим добрым знакомым. Люди, стоящие на мостике и на палубе, замахали в ответ, и Роман увидел на плече одного из них знакомый до боли «Калашников» — что в такой близости от берегов раздираемой гражданской войной страны не сулило ничего, кроме проблем.

Роман снова покосился на шкипера. Тот никак не реагировал на происходящее — стоял и рассматривал приближающееся судно, гоняя из угла в угол губ изжёванную, давно погасшую сигару. А на пароходе уже суетились матросы, спуская с высокого борта трап. Беженцы, увидев это, загомонили ещё громче, раздались гневные выкрики. Шкипер крякнул, пошарил за спиной, извлёк на свет божий большой никелированный и трижды выстрелил в воздух. В ответ с парохода простучала очередь, фонтанчики воды взметнулись возле борта.

Намёк был понят верно — пассажиры баркаса снова повалились на палубу, некоторые закрывали головы руками, словно это могло спасти от пуль. Давешний матрос-араб,, что (тоже, как заметил Роман, не слишком удивлённый происходящим) побежал вдоль борта, выбрасывая наружу старые автомобильные покрышки на коротких тросах — кранцы. Малое время спустя баркас мягко ткнулся в высоченный, чёрный, весь в потёках ржавчины, пароходный борт, и по раскачивающему трапу на палубу баркаса слез автоматчик. Картинно расставил ноги, вскинул калаш (укороченный АКС-74, «ксюха» с парой рожков, перемотанных синей изолентой) и дал длинную, на пол-магазина очередь — веером, над самой палубой, едва не по головам беженцев. За очередью последовала длинная тирада, в которой матерные периоды густо перемежались характерными украинскими оборотами — и Роман с ужасом осознал, что, кажется, влип по-настоящему.

Он попятился к противоположному борту, стараясь, чтобы между ним и пришельцем оказалось как можно больше народу. Нащупал под рубашкой паспорт, швырнул в воду. На миг его прошиб холодный пот — документне хотел тонуть, болтался в волнах возле борта, словно подмигивая оттуда двуглавым орлом, вытесненным золотом на вишнёвой пластиковой корочке. «Заметят, вытащат…» — заметалась в голове паническая мысль, но тут движок затарахтел, провернул винт, и клятый аусвайс утянуло под баркас.

Автоматчик,

как и все остальные, ничего не заметил, и Роман с облегчением перевёл дух. Теперь можно хотя бы не опасаться, что его пристрелят на месте — облик пришельца, татуировки на груди под распахнутым жилетом (свастики, профиль Степана Бандеры, изображения мёртвых голов, «Железных крестов» и тризуба) не оставляли сомнений, что именно так он и сделает, едва опознав в пленнике клятого москаля. Как и прочие его приятели — Роман видел, как минимум, двоих. Эти стояли наверху, принимая взбирающихся по трапу беженцев. Под мышкой у одного был зажат ещё один автомат — Роман опознал в нём румынский «Калашников» с характерной проволочной загогулиной приклада и деревянной рукояткой на цевье. За спиной у второго болтался израильский «Узи». Они со смешками и матюгами, по одному выдёргивали беженцев наверх, обыскивали и отправляли дальше, в руки своих «коллег», Роман заметил, что обыск вёлся не слишком старательно — украинцы ограничивались тем, что наскоро охлопывали карманы беженцев, отбирали документы и телефоны, но, похоже, уделяли больше внимания не процессу обыска, а женщинам,оказавшимся в числе пассажиров. Одной из них была та, что угостила Романа лепёшкой — тогда было не до того, но теперь он видел, что она, хоть и не молода, но достаточно привлекательна, со стройной фигурой, которую безуспешно пытается скрыть складками арабской накидки. Рядом с женщиной тёрся пацанёнок лет двенадцати, босой, в разодранной на пузе футболке — взгляды, которые он бросал на украинцев, не сулили им ничего хорошего.

Такое безалаберное отношение к делу обыска была Роману на руку. Он совсем, было, собрался отправить вслед за паспортом и пистолет, но теперь передумал. Ствол ещё надо незаметно вытащить из штанины — а это риск, куда больший, чем шанс, что его найдут при обыске. Да хоть бы и нашли — ну, отберут, ну в зубы дадут, переживёт как-нибудь…

Была и другая проблема — смартфон. Отдавать его не хотелось, улучать момент, приматывать остатками скотча к второй лодыжке- значило спалиться наверняка. Роман засунул гаджет сзади за ремень, на место выброшенного паспорта, а вместо него засунул в карман джинсов кнопочный мобильник — тот самый, найденный в бардачке брошенной машины. Пристроился в конец очереди, ведущей к трапу, попутно получив тычок в спину от матроса-араба (тот, вооружившись помповым дробовиком, суетился, наводя порядок на палубе) и стал ждать.

Уловка сработала. Обыскивавший Романа украинец извлёк мобильник и принялся нажимать кнопки. Список контактов его не заинтересовал — фамилии были на арабском. Роман успел заметить, что из всей вооружённой четвёрки этот язык знал только владелец румынского автомата, а он очень кстати был занят беседой со шкипером. Речь шла о размере вознаграждения за партию беженцев, только что взятую на борт парохода. Похоже, «продавца» не устраивали условия сделки — он грозно орал и требовал прибавки, угрожая в противном случае разорвать деловые отношения. Украинец вяло отбрёхивался, мешая английские и арабские фразы, и Роману показалось, что он вовсе не горит желанием ссориться. Видимо, рассчитывает на новые партии беженцев? — подумал Роман, — и тут его дёрнули за рукав.

Досматривавший его вещи украинец, оказывается, закончил изучать мобильник, выбросил его за борт и взялся за документы. Повертел карточку Красного Креста, сличил фотографию с оригиналом (для этого Романа заставили повернуться и поднять подбородок) и, удовлетворённый результатом, швырнул удостоверение в ящик, в котором уже лежали разноцветные корочки, изъятых у других пленников. В том, что и он, и остальные пассажиры баркаса, теперь именно пленники, а задержавшие их люди не имеют никакого отношения к иммиграционной службе, неважно, Турции, Республики Кипр или какого-нибудь другого государства — сомневаться не приходилось. Это были обыкновенные бандиты, промышляющие торговлей людьми — Роман не раз слышал о подобном, как и о том, что занимаются они, в том числе и торговлей органами. Он потребовал вернуть документы, но получил лишь болезненный тычок стволом в солнечное сплетение. После чего бандит указал на бухту каната и на скверном английском потребовал сесть, держать язык за зубами и не шевелиться. Требование для убедительности было подкреплено матерными оборотами с привычными уже вкраплениями соловьиной мовы.

Спорить с вооружёнными до зубов бандитами — затея, бессмысленная изначально, даже если в штанине у тебя спрятан пистолет с полным магазином. Роман послушно уселся на указанное место и, ожидая, пока украинцы закончат с обысками, задумался — а с какой это стати его отделили от прочих пленников? Вероятно, дело в документах — а может, и в его внешности? Со своей русой шевелюрой, веснушчатой круглой физиономией он мало походил на сирийца. Варианты тут могут быть любые — например, требования выкупа или, скажем, попытка вербовки. Такие преступные организации — а эта компашка явно принадлежит к одной из них, — должны иметь своих людей повсюду, и лишний «сотрудник» им не помешает. Правда, с тем же успехом, это мог быть и допрос с последующей ликвидацией опасного свидетеля, и вот тогда и придёт время вспомнить о припрятанном пистолете…