Танцующая при луне

Стюарт Энн

Покачав головой, он побрел дальше по пустынным коридорам своего бывшего дома. Какой простой стала бы жизнь для некоторых людей, если бы они перестали беспокоиться из-за ерунды. То же самое, впрочем, мог бы сказать ему и Питер. Для Габриэля, внебрачного отпрыска скандального союза, мало что значили вопросы социального статуса. В силу своего происхождения он был как вне общества, так и над ним, а потому мог делать что хотел.

Ничто и никто не интересовал его, за исключением разве что двух незадачливых влюбленных, устроившихся в соседней комнате. Питер, напротив, придавал всему слишком большое значение. В этом-то и состояла его главная проблема. Пожалуй, ему стоило бы позаимствовать

хорошую порцию эгоизма, которым в избытке был наделен Габриэль.

Он неслышно двигался по темным безлюдным коридорам. Призрак среди призраков. Не то чтобы личные его привидения — брат Павел и брат Септимус — когда-нибудь выбирались в поместье. Они были привязаны к Хернвудскому лесу и развалинам аббатства и не могли покидать их границы. Никто, впрочем, не осудил бы их за нежелание посещать этот мрачный, бездушный дом.

Сам Габриэль ненавидел это место с такой силой, что никак не мог выкинуть его из головы. Не всегда он был таким отстраненным и неуязвимым, как сейчас. В этих комнатах продолжали жить воспоминания о его горьком безрадостном детстве. В любой момент они готовы были выбраться из тени, чтобы уцепиться за одежду одинокого мальчика, печально бредущего по холодным, унылым коридорам.

Габриэль знал, в какую комнату поместили Лиззи. Это была маленькая неуютная спальня под самой крышей — ее всегда отводили малозначимым гостям. Габриэль решил не заглядывать туда. Зачем в очередной раз подвергать себя искушению? Он и так думал об Элизабет слишком много, даже когда ее не было рядом.

Его прежняя комната была лучшей в доме. С ней не могла сравниться даже спальня самих Даремов. В детстве Габриэль часто размышлял над этой загадкой. Став взрослым, он узнал ответ. Что толку в пышности обстановки, если комната была мрачной и унылой — не столько детская, сколько просторная тюрьма.

Ему не стоило заходить туда, но он все-таки вошел, побуждаемый той частью своего существа, которой хотелось оживить забытую боль. Он распахнул дверь и от неожиданности замер: в камине итальянского мрамора ярко пылал огонь.

Ничего не изменилось в комнате с того момента, как он покинул ее. За исключением женщины, лежавшей сейчас в его кровати.

Даже в неясном свете камина пламенели ее волосы, рассыпавшиеся по подушке. Разумный человек быстро отступил бы назад и прикрыл за собой дверь — пока его еще не успели заметить.

Но Габриэль никогда не был разумным. Он шагнул в эту спальню, из которой сбежал когда- то, как из тюрьмы, и плотно закрыл дверь. Прислонившись к ней спиной, он начал, неспешно осматриваться.

С появлением Лиззи место это изменилось. Портьеры и стены остались такими же темными, а мебель — столь же громоздкой. Только огонь в очаге сиял ярко, разгоняя унылую полутьму.

Лиззи недвижно лежала под кучей покрывал, и лицо ее казалось неестественно бледным. Может, стоило потревожить Джейн и Питера, чтобы узнать, вызывали ли уже доктора? Габриэль подавил этот невольный импульс. В конце концов, дышала Лиззи ровно и размеренно. Инстинкт подсказывал ему, что девушка находится на пути к выздоровлению, а Габриэль привык доверять своим инстинктам.

У кровати стоял стул, однако Габриэль прошел мимо — к удобному креслу, стоявшему в полумраке. Он всегда предпочитал тень яркому свету. Так он мог слушать и наблюдать, оставаясь незримым для окружающих. Вот и теперь он мог посидеть в своей старой спальне, населенной призраками прошлого, и помечтать о Лиззи, такой юной и нежной, покоящейся сейчас в его постели.

Приятное занятие после весьма неприятного дня, в течение которого он методично прочесывал прилегающие рощицы в поисках убитых животных. Габриэль старался не

вникать в извращенные представления Чилтонов о древней религии, однако не мог не заметить, что с приближением мая и праздника Белтайн ситуация начала стремительно ухудшаться. Теперь уже речь шла не о случайных трупах животных, но о регулярных, чуть ли не ежедневных жертвоприношениях. Габриэля мучили дурные предчувствия: он не сомневался в том, что для грядущего праздника Чилтоны готовили нечто особенное. А этим людям ничего не стоило перейти от животных к человеческим жертвоприношениям. Еще Габриэля тревожило загадочное исчезновение трех молодых женщин, хотя сами жители деревни не видели в этом ничего необычного. Молодые женщины частенько тайком покидали дома в поисках лучшей жизни, тем более что пропавшая троица была известна своим легкомыслием. Даже если сам он не мог понять, как можно по доброй воле покинуть Хернвуд, некоторые — и Габриэль знал об этом — с легкостью отправлялись в чужие края.

Проблема заключалась в том, что он ничего не мог предпринять против Чилтонов, прежде не наладив с ними приятельских отношений. А вот этого ему отчаянно не хотелось. Он сыт был по горло общением с подобными людьми — злобными и мелочными, лишенными даже капли душевного благородства. Он бы не назвал Чилтонов глупцами, однако даже пары минут в их обществе хватало, чтобы почувствовать себя опустошенным и извалявшимся в грязи.

Иное дело Лиззи. Достаточно было просто смотреть на нее, пока она мирно спала в его постели, и чувствовать при этом необычайный прилив бодрости и сил. В этой самой кровати его посетили первые эротические фантазии, обычные для подростков. Не исключено, что они были более изощренными, поскольку Габриэль обладал мощным сексуальным аппетитом. Но в действительности ему ни разу не довелось привести сюда женщину.

И вот перед ним лежит та, к которой он испытывает непреодолимое влечение. И что с того, что она больна? Такие мелочи не способны были помешать ему получить удовольствие. Габриэль был опытным любовником — в его руках Элизабет без труда забыла бы о своем недуге.

Однако он так и не двинулся с места. Бывали моменты, когда соблазн и предвкушение оказывались куда приятнее самой близости — особенно когда речь шла о девушках из приличных семей. Пусть лучше Лиззи Пенсхерст будет объектом его фантазий, чем реальных действий.

Так он повторял себе вновь и вновь, пока сам не поверил в это.

* * *

Проснувшись, Элизабет обнаружила, что находится в незнакомой комнате. Она понятия не имела, как попала сюда и сколько времени уже пролежала на чужой кровати. Голова ее гудела, во рту был отвратительный привкус, все тело ныло и болело, однако чувствовала она себя, без сомнения, лучше. Пожалуй, дело и вовсе пошло бы на поправку, если бы она могла принять ванну и как следует подкрепиться — Лиззи просто умирала от голода. Хорошо хоть, огонь в очаге пылал во всю силу. Должно быть, Даремы были здорово обеспокоены ее болезнью, если разрешили так щедро расходовать дрова, думала Лиззи, пытаясь сесть на высокой кровати.

За окном было совершенно темно; в доме царили покой и тишина, нарушаемые только потрескиванием огня в камине. Она откинула назад волосы и внезапно увидела его. Он сидел в полумраке, молча наблюдая за ней.

Очевидно, что ей было еще не настолько хорошо, как показалось вначале. Скорее всего, она просто спала. Как иначе объяснить то, что она впервые в жизни видит эту странную комнату? Что уж говорить про огонь, ярко пылающий в камине. Во сне Лиззи часто случалось набрести на незнакомую комнату в хорошо знакомом доме. Должно быть, это одно из таких сновидений.