Танцы на быках
Шрифт:
– Что происходит?
– резко спросил Эфриэл, которому не было видно, что там творит старуха в темноте.
Продолжая хихикать, Гунтека проворно проковыляла к двери.
– Твоему дружку придется поторопиться, красавица, если он захочет тебя спасти.
– Дружку? Не понимаю, о чем ты говоришь, - испугалась Бранвен, безуспешно пытаясь встать.
– Она меня видит, - процедил Эфриэл сквозь зубы.
– Что ты наделала, безумная старуха?!
– Конечно, я тебя вижу, и даже знаю, кто ты, - Гунтека смеялась все громче, довольно потирая сухие ладошки.
– Недаром у меня только один глаз! Живым глазом я вижу этот мир, а мертвым - тот. У людей короткая память, но я помню многое, очень многое. Ты должен принести мне из садов великих сидов три золотых яблока, дарующих молодость, и тогда я дам противоядие, а без него нежная красавица умрет, едва завтрашнее солнце взойдет на полдень.
– Какие яблоки, ведьма?!
– Эфриэл подскочил к креслу, хватая Бранвен за руку и выслушивая живчик.
– Ты разве не знаешь, что все это - сказки! Яблоки в наших садах выкованы из золота! Их невозможно съесть!
– Не заговаривай мне зубы, - отрезала старуха.
– Завтра я приду, и яблоки должны вернуть мне молодость. Иначе можешь попрощаться со своей милашкой. А будет жаль, если она умрет раньше времени. Такая, молодая, красивая и добрая. Ай, как жаль! Очень жаль!
– причитая на разные лады, знахарка вышла из лачуги.
Снаружи лязгнул замок, и стало тихо. Эфриэл без особой надежды подошел проверить дверь, но она была заперта. Вернувшись к Бранвен, он взял ее на руки и перенес на ветхое ложе, а сам сел рядом, держа ее руку в своих руках.
– Что же теперь будет?
– Бранвен заплакала. Слезы текли из глаз по вискам, и Эфриэл осторожно их вытер.
Он не ответил, боясь ложно ее обнадежить. А мыслями лихорадочно искал пути спасения. Удастся ли умолить старуху отдать им противоядие? Кто знает, вдруг сердце старухи тверже камня и не знает жалости. Или лучше попытаться выбраться из лачуги, взвалить Бранвен на плечи и отправиться на поиски лекаря, который сможет помочь? Но где искать лекаря, если в деревне говорили, что на сотни миль вокруг пользует больных одна Гунтека.
– Это я виновата, - прошептала Бранвен, уже мучаясь дурнотой.
– О, если бы я не оказалась такой глупой недотрогой... Ты давно очутился бы дома... А теперь...
Эфриэл мрачно молчал, поглаживая ее влажный лоб.
– Я решила...
– она затеребила непослушной рукой застежки пояса.
– Тебе надо вернуться домой, пока ... пока я еще могу тебя туда вернуть. Страшно подумать, что тебя ожидает, когда я умру.
– Совсем обезумела, - сказал Эфриэл бесцветным голосом.
– Нет-нет, - она положила его ладонь себе на грудь.
– Я в здравом уме... я решилась...
– Как ты можешь говорить об этом, когда твоя жизнь висит на волоске?
– не выдержал Эфриэл.
– Я думаю, как спасти тебя, а ты только и твердишь, что о моем возвращении!
– Меня спасти вряд ли удастся, а ты не должен становиться узником чужого мира...
«Я уже - узник. И похоже, это надолго», - подумал Эфриэл, но вслух сказал:
– Что бы ни случилось, я не покину тебя сейчас. Поэтому прекрати болтать глупости и дай мне подумать.
Она послушно притихла и даже уснула. А может, просто закрыла глаза, сберегая жизненные силы. Эфриэл тер лоб, пытаясь найти выход, но ничего толкового не шло на ум, и это приводило в отчаянье.
После полуночи ей стало хуже. Ее рвало желчью, и черты лица заострились, как у маски. Эфриэл нашел чистую ветошку, намочил и вытер девушке лицо и руки.
– Почему ты такая упрямая, - ругался он.
– Почему тебе не жилось с мужем? Зачем я уступил тебе и не приволок обратно в замок, когда ты задумала бежать?
– Я не смогла бы жить с этим развращенным человеком, - сказала Бранвен.
– Я бы умерла. Пусть лучше я умру в твоих объятиях...
– Да кто просил тебя умирать?!
– вскричал Эфриэл.
– Никто еще не умирал от богатой жизни!
Но она покачала головой:
– Все во мне умирало рядом с ним. Лучше пусть погибнет тело, чем душа. И еще... я хочу быть с тобой, прости уж меня за такое желание.
– Со мной?
– Эфриэл пристально посмотрел на нее, определяя, не были ли последние слова горячечным бредом.
– Ты упрекала в развращенности и меня. Чем я лучше твоего мужа?
– Да, ты доставил мне много неприятных часов, - ответила Бранвен, слабо улыбаясь.
– Но ты вел себя, как мальчишка. Ты просто играл, стараясь досадить мне. А этот мужчина... он пронизан распутством до мозга костей, он отравляет все, к чему прикасается. В твоей наготе больше чистоты, чем в его лице. Есть разница между дикарем с благородным сердцем и варваром в кружевных манжетах. Позволь отправить тебя в твой мир. Это меньшее, что я могу для тебя сделать.
– Глупая гусыня! Почему ты всегда думаешь о других, а не о себе?
– Так ведь в мыслях о других и состоит наше счастье. Как же получилось... что ты прожил на земле так много... а понял - так мало?
– прошептала она, ласково гладя его по щеке, и вдруг притянула к себе за шею, и зашептала в самое ухо, опаляя горячим лихорадочным дыханием: - Я сейчас умру... за мной пришел вестник смерти... он сидит вон там и смотрит на нас...
Эфриэл медленно обернулся, чувствуя, что волосы на голове становятся дыбом.
В складном креслице сидел мужчина средних лет. Седой, белобородый, но с черными, будто намазанными сажей, бровями. Он задумчиво глядел на распростертую перед ним пару, уперев подбородок в кисть правой руки, блестевшую металлом.
– Это не вестник смерти, - сказал Эфриэл.
– Но его я ожидал увидеть здесь меньше всего. Этой мой отец.
Бранвен осмелилась выглянуть из-за плеча сида, чтобы посмотреть на еще одного представителя древнего народа. Не считая серебряной руки, он ничем не отличался от обычного человека, разве что был выше большинства мужчин и шире в плечах. Он походил на огромного медведя, или на грозовую тучу, которая еще не мечет молнии, а только копит грозную силу.
– По-моему, тебе нужна помощь, сын, - сказал пришлый.
– По-моему, ты мог бы вспомнить обо мне раньше, - дерзко ответил Эфриэл.
– Но ты прав, мне нужна помощь, и я не стану изображать гордеца, отказываясь от нее. Мне нужна Айрмед с ее травами, нужно противоядие.
– Вот как, - среброрукий смотрел на Эфриэла очень внимательно.
– Я думал, ты ждешь другой помощи. Слишком давно тебя не было в Финнеасе. Не решил ли ты променять отцовский дом на мир смертных? У тебя, вроде бы, уже щетина пробивается?