Танцы на быках
Шрифт:
– Может и столько, я стара уже, все забываю. Скоро помирать, да я забыла, что есть на свете смерть, - пошутила Гунтека.
– Ну что вы, бабушка, - хозяйка Мюлтрют отрезала половину каравая, завернув его в чистое полотно.
– Вы у нас такая одна на сотню лиг вокруг. Кто же будет лечить, если уйдете?
– Не от меня это зависит, не от меня, - старуха забрала хлеб и поманила Бранвен.
– Ты устала в пути, девушка. Не стоит обременять Мюлтрют. Пойдем ко мне, я живу одна и буду рада такой молодой соседке. Чем накормить тебя найдется, да и спать будешь не на полу, а на кровати.
Бранвен, испугавшаяся, что станет кому-то в тягость, согласилась переночевать у травознаи Гунтеки.
– По мне, так лучше бы ты осталась здесь...
– начал Эфриэл, но сразу понял, что понапрасну толчет пестом воздух.
Травозная проводила Бранвен на окраину, к дому, спрятанному за огромным вязом.
– Завтра метель кончится, - говорила старуха, помогая девушке раздеться и стряхнуть снег.
– Конечно, дороги замело, но до столицы путь быстро проторят, пойдешь, как по зеркалу. Садись сюда, деточка, - она пододвинула к очагу складной стульчик и застелила его пледом.
– Тут тебе будет тепло и уютно.
– Благодарю, бабушка.
– Ты наверняка голодна? Мюлтрет - известная скупердяйка, лишней корки не даст. Я потому тебя и увела. Сейчас будет готова похлебка, она у меня сегодня богатая - с просом и солониной. А пока согрею сидр, чтобы тебе было повеселее ждать обеда.
Она достала бутыль, оплетенную ремешком, вынула пробку, подняла бутыль над головой и ловко направила струю в кружку, которую держала на уровне пояса. Запахло летом и яблоками, и на душе стало светлее. Напиток зашипел и поднялся пышной белой шапкой, готовясь сбежать.
Бранвен с радостью приняла из рук старухи кружку со сладким пенящимся напитком, куда предварительно была опущена горячая кочерга.
– Вкусно?
– ласково спросила Гунтека, ставя рядом с Бранвен столик, на котором дымилась миска густой похлебки.
– Очень!
– восхитилась Бранвен, допивая последний глоток.
– Могла бы и поделиться, - заметил Эфриэл, которому только и оставалось ждать, когда старуха отвернется, чтобы схватить кусок лепешки.
Бранвен что-то промычала, подбирая ложкой похлебку. Верно говорят, что голодному и черствый хлеб - сладок. Вот и сейчас благородная графиня Аллемада, которая вкушала без особого восторга нежнейших перепелок и южные фрукты, уплетала просяную похлебку за обе щеки и готова была поклясться, что ничего вкуснее она никогда не ела.
– Матушка, ты мастерица разливать напитки, - похвалила старуху Бранвен.
– И благородные дамы не могли бы похвастаться такой сноровкой.
– Я же не всегда жила в этой лачуге, моя красавица, - сказала старуха, доставая гребень и распуская косу Бранвен.
– Было время, когда меня звали Гунтекой Белогрудой, и не всякий король мог меня обнять, что уж говорить о князьях. Это сейчас я обмелела, как море в отлив, и пожелтела, как сухой лист. А когда-то была высока, бела и румяна, и носила наряды до самой земли, так что и туфель не было видно. Я смеялась звонко и любила обнимать отважных и сильных, и вкушала только на королевских пирах. Сейчас мужчины стали скупы и болтливы, как столетние старухи, а в мое время все было иначе - влюбленные были щедры и совершали безумные поступки во имя любви... У тебя есть возлюбленный, красавица моя?
– Н-нет, - пролепетала Бранвен, смущенная подобными откровениями. В ее кругу считалось дурным тоном так открывать душу даже перед близкими родственниками.
– Тогда ты зря тратишь время, - хихикнула старуха.
– Пока молода, торопись познать страсть молодого и сильного возлюбленного. Иначе будет слишком поздно, и останется только оплакивать загубленную молодость. Взгляни на мои руки, - она сунула Бранвен под нос костлявые конечности, кривые и узловатые, как сучья сухого дерева.
– Отвратительное зрелище? А когда-то они умели жарко ласкать героев, и правили четверкой коней, заставляя колесницу проехать по краю обрыва, чтобы два колеса повисали над пропастью. Когда-то я выходила нагая, чтобы пробежать под первым снегом. И мне не было холодно, потому что молодая кровь горячая, она быстро бежит по жилам. А теперь мне зябко и в теплой одежде, как гнилому желудю в морозной земле. Бывало, я пила перебродивший с травами мед, сидя по правую руку от короля, а теперь меня угощают разве что пахтой. Да и кто угощает? Такие же старухи, бородавчатые, согбенные и жалкие.
– Растащило старуху, - грубо сказал Эфриэл.
– Не иначе, ты ей безумно понравилась, раз она решила рассказать тебе историю своей жизни.
– Мне очень жаль, матушка, - сказала Бранвен, запинаясь. Ей одинаково неловко было от излияний Гунтеки и от насмешек сида над старухой. Было жалко и стыдно, словно она провинилась перед знахаркой молодостью и красотой.
– Ты тоскуешь по прежним временам и слова твои полны горечи... Но время неумолимо, и одинаково старит всех. Нет такого человека, который избежал бы его силы. Ты можешь утешаться, что жизнь твоя была полна веселья и счастья, пока ты была молода. Многие под старость не могут похвалиться и этим...
– Еще всплакни вместе с ней в обнимку, - подсказал Эфриэл.
– Когда уже эта ведьма уберется, чтобы я мог поесть?
– Ты такая добрая и умная, моя красавица, - приговаривала Гунтека, расчесывая Бранвен волосы. Скрюченные пальцы заботливо скользили по пушистым прядям, распутывая и укладывая волосок к волоску.
– Сразу понятно, что у тебя доброе сердце. Только мудра ты не по годам. Личико детское, а рассуждаешь, как умудренная годами женщина.
– Ах, матушка, вовсе не детские сказки я слышала в последнее время, - вздохнула Бранвен.
– Они-то и прибавили мне горечи и мудрости. Но клянусь ярким пламенем, я бы прекрасно прожила и без историй для взрослых...
Сидр согрел ее озябшее тело, растекся горячей волной до кончиков пальцев. Бранвен благостно откинулась на спинку стула, позволив старухе ухаживать за ней.
Огонь прогорел, и старуха затеплила свечу. По стене заметались причудливые тени - это Гунтека взмахивала гребнем, причесывая Бранвен.
- Ай, красота! Вот так красота!
– приговаривала Гунтека, оглаживая Бранвен по затылку и макушке.
– И мягкие, и блестят, как шелк! Чудо, а не волосы!
– Уймется она когда-нибудь?
– негодовал Эфриэл.
– Скажи, что хочешь спать. Пусть убирается, я голоден, как бык, покрывший стадо телушек.
– Ты весьма невежлив, - шепнула Бранвен одними губами. Ею овладела непонятная истома, и даже спорить не хотелось.
– Наклони-ка голову, деточка, - ворковала над ней старая Гунтека.
– Вот тут волосы совсем запутались, надо расчесать.
Бранвен послушно наклонила голову, и вдруг плотный кожаный ремень захлестнул ее шею, щелкнул хитрый замочек, и девушка оказалась прикованной к потолочному столбу. Тонкая цепочка звякнула, когда Бранвен попыталась вскочить, но ноги отказались повиноваться, и она чуть не упала. Старуха подхватила ее под мышки и усадила обратно в креслице, хихикая все громче.